адвокату.
В случае, если по каким-либо причинам он не может этого сделать, адвокат назначается органами власти.
Альварецу показалось, что он ослышался. Он беспомощно оглянулся на Кошкина. Кошкин медленно поднялся с нар.
— Как вы сказали? — спросил он. — Осужденные?
— Разумеется, — бесстрастно ответил адвокат.
— Значит, мы осужденные? — на всякий случай уточнил Альварец.
— Разумеется, — столь же бесстрастно повторил адвокат.
Альварец посмотрел на Кошкина и увидел на его лице такое же глупое выражение, как и то, которое, судя по всему, приняло его лицо.
— Та-ак… — Капитан зябко потер руки. — Очень интересно. И в чем же нас, по-вашему, обвиняют?
— Вы не поняли, — адвокат говорил тусклым, монотонным голосом. — Я не говорил, что вас обвиняют. Вы не обвиняемые. Вы — осужденные!
В камере повисла тяжелая тишина. Альварец тупо смотрел на Кошкина. Кошкин — на Альвареца. Потом они долго смотрели на адвоката. Адвокат, в свою очередь, смотрел в сторону. Несмотря на бесстрастное выражение лица, чувствовалось, что ему все это давно уже надоело и что он с трудом удерживается от зевка.
Первым не выдержал Кошкин.
— За что?! — вскричал он нечеловеческим голосом. — Что мы сделали?!
Адвокат перевел взгляд холодных глаз на его побагровевшее лицо и ответил:
— Ничего. — В его голосе послышалось удивление.
Кошкин разинул рот.
— Вас осудили не за то, что вы совершили, — сухо пояснил когоанский адвокат. — Вас осудили за то, что вы совершите. Превентивно.
Кошкин бухнулся на нары. Рядом с ним осторожно опустился Альварец. Адвокат остался стоять.
— Э-э… — выдавил капитан. — А-а… В смысле… то есть как?!
Адвокат со скукою взглянул на него и прежним своим монотонным голосом поведал следующее.
Двадцать лет назад (по когоанскому летоисчислению, то есть около десяти земных лет) когоанским ученым, занимавшимся проблемами темпоральной физики, удалось наконец сконструировать хроноскоп — машину, позволяющую исследовать прошлое и будущее. Поскольку прошлое интересовало только десяток кабинетных затворников, а когоанское общество захлестывала волна невиданной по масштабам преступности, хроноскоп был передан в ведение правоохранительных органов Когоа. Правоохранительные органы в результате этого получили блестящую возможность изолировать преступника от общества до того, как он совершит преступление. Мало того. Вскоре были разработаны методы обезвреживания преступника до того, как преступный замысел возникнет в его голове. Потенциальный преступник еще и не догадывается, что он в будущем может совершить преступление, а его уже изолируют. Мало того: в перспективе рассматривалась совершенно потрясающая возможность вообще не допускать рождения потенциального преступника.
— Разумеется, — сказал адвокат, — пришлось радикально пересмотреть существовавшее до изобретения хроноскопа уголовное законодательство. Некоторые нюансы: свидетели, улики, состав преступления и тому подобное. Но зато теперь на Когоа не существует преступности.
Из всей этой лекции штурман Кошкин понял только, что одна половина когоанского общества очень надежно изолировала от общества его другую половину.
— Ладно, — сказал он утомленным голосом. — Все ясно, все прекрасно. Так что же мы такого совершили… в смысле совершим… будем совершать? Хотелось бы узнать. Быть, так сказать, в курсе.
Адвокат извлек из внутреннего кармана мундира черный, с блестящей пуговицей в углу, носовой платок, оглушительно высморкался и ответил:
— Нельзя.
— Как? — Кошкин опешил. — Почему?
— Видите ли, — сказал адвокат и спрятал носовой платок, — статья уголовного кодекса, по которой выносится приговор, равно как и сам вынесенный приговор, хранится в глубокой тайне.
Далее адвокат поведал остолбеневшему экипажу «Искателя», почему именно ни статьи обвинения, ни приговора никто никогда не узнает.
— В этом и состоит основное отличие нынешних процессуальных норм от прежних, весьма, весьма несовершенных. Если преступник узнает, какое преступление он сможет совершить в будущем, мысль об этом, безусловно, западет ему в голову, и решение суда окажется своеобразным стимулом зарождения преступного замысла. А ведь именно ради пресечения того замысла и выносится приговор.
У Кошкин голова шла кругом.
— А почему нам не сообщают, какому же наказанию нас решили подвергнуть? — спросил Альварец.
— По той же причине, — объяснил адвокат. — Зная меру наказания, соотнеся ее с прежним уголовным законодательством и сообразуясь со своими наклонностями, преступник сможет установить, какое именно преступление ему инкриминируется. Следовательно, решение суда окажется своеобразным стимулом… Впрочем, об этом я уже говорил.
Кошкин содрогнулся.
— К-капитан, — заикаясь, сказал он. — Т-ты не находишь, что эта камера похожа на камеру смертника?
Альвареца прошибло потом.
— Смертная казнь на Когоа отменена, — адвокат все-таки зевнул. — Она признана в новых условиях нецелесообразной… Мне пора. — Он подошел к двери.
Если я вам понадоблюсь, нажмите кнопку. Вот здесь, у двери. В любое время, но лучше днем.
Альварец и Кошкин снова остались одни. Альварец посмотрел на штурмана. На штурмана было жалко смотреть. Кошкин посмотрел на капитана. На капитана тоже было жалко смотреть.
— Ты что-нибудь понял? — спросил Альварец.
— Понял, — ответил Кошкин.
— Что ты понял?
— Нам отсюда не выбраться.
— Почему?
— Ты что, не понимаешь?
— Нет, — честно ответил Альварец.
— Потому что, если мы выйдем, значит, мы отсидим здесь вполне определенный срок. Так?
— Так, — согласился Альварец. — Ну и что?
— Мы, когда отсюда выйдем, этот срок знать будем. Так?
— Так, — снова согласился Альварец.
— Значит, рассуждая теоретически, мы сможем установить, какое именно преступление нам инкриминировалось… инкрими… В общем, будет инкриминиро… А, неважно. Так?
И с этим Альварец согласился. Он только спросил:
— А на кой черт нам это устанавливать?
— Ты погоди, — мотнул головой Кошкин. — Дай договорить.
— Договаривай.
— Следовательно, освобождение осужденного опять-таки может способствовать возникновению в голове преступника… Ну, это он нам уже объяснял. Следовательно, мы будем сидеть здесь… — Штурман не договорил и обреченно махнул рукой. — Понял, рецидивист?
— Между прочим, рецидивистов здесь быть не может, — угрюмо заметил Альварец. — Как можно повторно совершить преступление, если и первый раз не успел подумать, а тут же загремел. Пожизненно- превентивно…
— Идиотские порядки, идиотская планетка, — заключил Кошкин.
