содержало, во-первых, воздействие на Сивана, побудившее его вечером прийти на площадку для собранного урожая, во-вторых, воздействие на вас – чтобы вы тоже пришли туда, сразу после убийства и попытались выдернуть из раны кинжал. Наконец, оно же заставило полицейских изменить свой маршрут и явиться прямо на место преступления. Они, конечно, ничего не помнят. И объяснить не могут. Изюминка в том, что каждая фаза должна была включаться в строго определенное время.
– Поведение овец объясняется именно этим заклятьем? – спросил Ницан.
– Овец? Ах да, – по лицу мага мелькнула тень раздражения. – Это побочный эффект. А что? Это вызвало у вас подозрение?
– Не сразу. В совокупности с остальными событиями, – ответил сыщик. – Вернемся к личности вашего заказчика. Значит, вы его никогда не видели.
Балак покачал головой.
– И даже не представляете, кто это был?
– Зачем это мне? Платил он исправно. И еще хочу заметить, что я всего лишь выполнял его распоряжения.
– Что же, – Ницан отошел от подсудимого. – Похоже, он действительно не знает, кто стоял за всеми этими преступлениями... Зато знаю я, – с этими словами сыщик медленно приблизился к скамьям представителей храма Анат-Яху.
Казначей Кислев вскочил.
– Клянусь всем, клянусь посмертным воздаянием! – истерично закричал он. – Я не виновен в смертях этих людей! Я ничего не сделал и ни в чем не виноват! Не подходите ко мне, вы чудовище!
– Я ни в чем вас не обвиняю, успокойтесь, – мирно заметил Ницан. – Я знаю, что вы этого не делали. Я просто хочу вам задать один вопрос. Повторите еще раз, кому вы передавали доверенности, когда получали их от обитателей дома престарелых?
Кислев беспомощно оглянулся.
– Кому – что? Ах, передавал... Да, конечно. Преподобному Хешвану, – пролепетал Кислев. – Он их заверял у верховного жреца и передавал на следующий день мне...
– То есть, в течение суток доверенности находились не у вас? – уточнил Ницан.
– Это так, – подтвердил старший жрец, спокойно глядя на сыщика. – Таковы правила. Может быть, вы хотите теперь обвинить во всех этих преступлениях меня? – надменная усмешка чуть искривила его тонкие губы.
Ницан ответил не сразу. Он задумчиво посмотрел на преподобного Хешвана.
– Скажите, преподобный Хешван, что вы делали у апартаментов госпожи Сэрэн-Лагаши в то утро, когда она умерла? – спросил вдруг он. – И почему после этого вы молили богиню Анат-Яху уберечь вас от болезней, насылаемых демоницей Ламашту и демоном Эррой?
– Что-о?! – возмущению преподобного Хешвана, казалось, не было границ. – Как вы смеете?! Я...
– Я был там, преподобный, – негромко сказал Ницан. – Я стоял за статуей богини и видел, как вы вышли из правой галереи, где находятся покои госпожи Сэрэн-Лагаши. И слышал вашу молитву. Правда, смысл ее стал мне ясен лишь после того, как я узнал о причинах смерти госпожи Энненет.
– У вас нет доказательств! – возмущенно воскликнул старший жрец. – И быть не может! Ваша честь, – он повернулся к судье, – оградите меня, наконец, от этого наговора!
Ницан удивленно поднял брови.
– Но у меня есть доказательства, – сказал он. – И я могу представить их немедленно. Ваше преподобие, потрудитесь снять очки.
Хешван отшатнулся. Ницан быстро протянул руку и сорвал с него очки в массивной оправе.
– Вот оно, доказательство! – торжествующе произнес он. – Ваша честь, прошу обратить внимание на отметины возле глаз преподобного Хешвана. Это следы лихорадки Ламашту – ашшурской оспы!
Виски жреца, ранее прикрытые оправой, были обезображены крохотными рубцами, похожими на птичьи следы.
– Видите ли, – объяснил Ницан, обращаясь к судье Габриэлю, – повреждение печати, удаление имени больного и подмена камня опасны не только для того, против кого эти действия направлены, но и для того, кто их совершает... – он вспомнил слова Астаг и не удержался от того, чтобы процитировать: – «Пантера вырвавшаяся из клетки, может ведь броситься и на того, кто ее выпустил». Вот так обычно и происходит. Так что человек, совершивший злодеяние против госпожи Энненет, должен был тоже переболеть ашшурской оспой. Правда, в очень легкой, несмертельной форме. Как болеют дети. В подобном случае у глаз остаются именно такие отметины – он вновь указал на окаменевшего Хешвана.
Омри Шамаш отчаянно замахал руками и привлек внимание судьи. Сжалившись, тот вернул следователю дар речи.
– Но ведь и это не доказательство! – закричал следователь осипшим от вынужденного молчания голосом. – Его преподобие мог переболеть ашшурской оспой и в детстве!
При этих словах старший жрец словно очнулся. Он медленно посмотрел на Омри Шамаша и отвернулся. По губам его скользнула презрительная усмешка.
– Этого не могло быть, Омри, – мягко сказал Ницан. – Ты бросил его преподобию спасательный круг, но он, как видишь, не захотел им воспользоваться. Знаешь, почему? Потому что ему известны принципы отбора послушников в храм Анат-Яху. А тебе не известны. Среди прочего в этих правилах сказано, что кандидат не должен обладать никакими телесными изъянами. В том числе рубцами, шрамами, оспинами и так далее. Если бы эти оспины были у преподобного Хешвана в детстве, он никогда не стал бы жрецом.
В группе жрецов, сидевших рядом с преподобным Хешваном, послышался ропот. Спустя мгновение вокруг старшего жреца образовалась пустота. Он даже не пошевелился, только презрительная усмешка еще сильнее искривила его губы.
Впрочем, пустота была тотчас заполнена. Судья Габриэль кивнул старшине охранников, и старшего жреца Хешвана препроводили на скамью подсудимых, рядом с магом Балаком. Тот с ироничным любопытством рассматривал своего заказчика. Что же до Хешвана, то старший жрец храма смотрел прямо перед собой. С момента разоблачения он не проронил ни слова.
Ницан удовлетворенно потер руки.
– Ну-с, так, – сказал он. – Вроде бы, все встало на свои места. В смысле, село на свои места. Так вот, ваша честь, – он повернулся к судье. – Суть дела в следующем. Его преподобие Хешван, старший жрец храма Анат-Яху, отвечавший за дом престарелых, нашел довольно простой способ пополнения собственного кармана. Доверенности, выдававшиеся обитателями этого приюта, казначей вручал Хешвану для визирования. А тот снимал с них копии, с помощью которых возвращал переведенные деньги, но уже на свой счет. Разумеется, время от времени кто-нибудь из постояльцев обращал внимание на невыполненое поручение и выражал свое возмущение. Тогда пускались в ход измененные магические печати, и несчастный погибал быстрой и мучительной смертью. Так случилось с господином Алулу-Бази, так случилось с госпожой Энненет. Так едва не случилось с госпожой Баалат-Гебал...
При этих словах сиятельная дама погрозила старшему жрецу внушительным кулаком.
– Люди, живущие в доме престарелых, к счастью для преподобного Хешвана и для самих себя, мало внимания уделяли состоянию своих финансов, – продолжал Ницан, размеренно вышагивая перед судьей. – Тут старший жрец рассчитал психологически точно: аристократы, представители старых родовитых семейств, они презирали крючкотворов. Плюс возраст, разумеется. Что же до подозрений относительно внезапных смертей – так ведь причиной их становились тяжелые, чаще всего неизлечимые болезни... Первым обратил внимание на связь между этими случаями и финансовыми махинациями младший жрец Сиван. По словам госпожи Баалат-Гебал, он случайно стал свидетелем сцены, разуыгравшейся между казначеем и господином Алулу-Бази. Сейчас мы можем лишь гадать, была ли эта сцена единственным поводом к подозрениям. Преподобный Сиван решил провести самостоятельное конфиденциальное расследование, для которого пригласил меня. Это стоило ему жизни, – Ницан сделал небольшую паузу. – Собственно, у меня все, ваша честь. Я объяснил, как именно был убит мой клиент. Я представил вам улики, изобличающие вину преподобного Хешвана в гибели госпожи Сэрэн-Лагаши. Остальное сделает полиция.
Судья задумчиво посмотрел на Ницана. Перевел взгляд на подсудимых. Кивнул.
– Хорошо, – сказал он. – Я благодарю вас, господин Бар-Аба. Разумеется, вы можете быть свободны, а
