человек. Я взглянул на Монтера — он был спокоен, обе руки держал в карманах пальто, я знал, что в этот момент он так же, как и я и как его парни, которые, готовые ко всему, стояли поблизости, лихорадочно сжимает рукоятку пистолета. По всей вероятности, если жандармы подойдут к нам и прикажут открыть чемодан, Монтер выстрелит первым, теперь мы уже не могли двинуться с места, это вызвало бы еще большее подозрение и привлекло бы к нам особое внимание полиции. Жандармов отделяло от нас всего каких-нибудь тридцать метров, они смотрели на нас — тогда я взял чемодан и протянул руку Монтеру.
Монтер нервно заморгал, он сразу догадался, что я намерен предпринять, лицо его дрогнуло, но он спокойно протянул мне руку.
— То, что ты хочешь сделать, — очень рискованно.
— Подскажи мне лучший выход.
— Проклятие!
— Если я не войду в этот вагон, нас всех схватят.
— Да.
— Попробую. Может, удастся. Пока что иного выхода не вижу.
Жандармы находились уже метрах в двадцати от нас, с каждой секундой они приближались все ближе и ближе, однако нам следовало подождать, пока они подойдут еще ближе; в этой обстановке следовало проявлять полное спокойствие и хладнокровие — задача нелегкая, но тем не менее никак нельзя было обнаружить, как важно для нас избежать этой встречи, поэтому мы ни в коем случае не должны были ни спешить, ни нервничать. Меня била лихорадка, и когда я снова обратился к Монтеру, мой голос так прерывался и дрожал от волнения, что я едва мог говорить.
— Когда ты едешь в Берлин?
— Завтра.
— Праздник проведешь с семьей?
— Да.
— Жаль, что мы не можем поехать вместе.
— Я тоже об этом жалею.
— Надеюсь, мы еще встретимся.
— Позвони мне завтра.
— Но ты ведь должен будешь уехать.
— Да, завтра вечером.
— Я позвоню в «Какаду».
— Во сколько?
— Давай договоримся.
— Лучше утром. Скажем, часов в одиннадцать.
— Отлично.
— Я буду ждать звонка. В это время я обычно всегда дома.
— Прекрасно. Я непременно позвоню, лишь бы поскорее соединили.
— Но ведь завтра праздник.
— Я, может быть, буду занят…
— Понимаю. Но если удастся, все-таки позвони.
— Да, да, непременно позвоню.
Я взглянул на вагон, в который должен был сесть. В открытом окне снова показался стройный офицер; он посмотрел на меня, потом бросил взгляд на приближающихся жандармов и улыбнулся, видимо, решил, что я немец, — ну что ж, тем лучше, жандармы уже были в нескольких шагах от нас; Монтер внешне был спокоен, и только по глазам его было видно, что нервы у него напряжены до предела, он отпустил мою руку и громко сказал:
— Передай привет Монике. И скажи ей, что Вилли прислал мне письмо.
— Да. Спасибо. Я передам ей от тебя привет.
Жандармы уже почти подошли к нам, когда Монтер щелкнул каблуками и попрощался со мной, выбросив руку вперед; они медленно проходили мимо нас, и я очень отчетливо видел их каменные лица, их руки, сжимавшие приклады автоматов; они миновали нас, я взял чемодан и, садясь в вагон, все еще слышал нестерпимый, режущий ухо ритмичный топот их тяжелых, подкованных гвоздями сапог; не поворачивая головы, я одним рывком втащил в вагон свой чемодан и оказался в коридоре рядом с улыбающимся майором, который вежливо открывал передо мною дверь в купе.
IV
Итак, мне еще раз повезло в этой странной игре, где наименьшей ставкой была чужая жизнь, а наибольшей — собственная. Не раз я уже разыгрывал партию в свою пользу, прибегая даже к мистификации, от которой никогда не отказывался, если меня к этому вынуждал противник и создавшееся положение, но всегда отдавал себе отчет в том, что игра только началась и, в зависимости от обстоятельств и удачи, либо я ее выиграю, либо, что также не было исключено, вообще не встану из-за стола, ибо мои партнеры не любили проигрывать, а если вдобавок они вовремя сообразят, что я игрок, которого разыскивают все полицейские службы страны, то нелегко мне будет бросить эту недоигранную партию, инициатором которой был я сам.
Чемодан с грузом покоился на полке в купе майора вермахта, а я ехал в неосвещенном, чудовищно набитом людьми вагоне третьего класса, где почти невозможно было дышать от спертого воздуха, но зато давно не испытывал такого облегчения, такого чувства полной безопасности. Я был всего лишь обыкновенным путником без вещей, новую эту роль я принял с радостью, нервы успокоились, и впереди у меня было достаточно времени, чтобы не спеша закурить и обдумать план дальнейших действий. Наконец, после долгого раздумья я пришел к выводу, что правильнее всего будет на ближайшей же остановке пойти за чемоданом и снова вернуться сюда, не следовало оставлять груз в немецком вагоне; хотя это было наиболее подходящее и надежное для него место, но мое отсутствие могло в конечном счете вызвать беспокойство и вполне обоснованные подозрения у едущего в одиночестве офицера — нет, мне нельзя было так рисковать.
Поезд уже с час был в пути, когда я наконец решился осуществить свой план. До ближайшей остановки было еще около получаса езды, в моем распоряжении оставалось не так уж много времени; я осторожно открыл дверь вопреки предупреждениям и уговорам спутников, вышел из купе и стал медленно пробираться по обледеневшим подножкам в сторону вагона первого класса. Другой возможности у меня не было, поезд состоял из очень старых вагонов, внутренних переходов не существовало, зато вдоль всех вагонов шли подножки, и по ним можно было пройти весь состав в любом направлении; я знал об этом, и в другое время года такая вылазка не представляла бы для меня особого труда, но сейчас стоял мороз, резкий северный ветер буквально сбивал с ног, вдобавок ко всему поднялась настоящая вьюга, поэтому не успел я добраться до конца вагона, как уже начал жалеть о предпринятой попытке — риск был слишком велик, — тем не менее я должен был любой ценой забрать груз из-под опеки майора и еще до остановки поезда на ближайшей станции вернуться с чемоданом в купе, в котором ехал до сих пор. Я думал об этом и еще о множестве других дел, а ледяной ветер хлестал меня по лицу крупинками слипшегося снега с такой силой, что я вынужден был закрыть глаза и спрятать лицо в воротник пальто; так я довольно долго ехал, не двигаясь с места и уцепившись за железные поручни двери, а когда ветер немного стих и с крыши вагона перестал сыпать снег, снова осторожно двинулся вперед, тщательно ощупывая ногой каждую обледеневшую и скользкую подножку, по которой должен был перебираться к очередному вагону. Любое неосторожное движение могло привести к гибели, я пробрался всего лишь вдоль двух вагонов, когда сверху на меня свалилась такая куча снега, что мне пришлось вторично остановиться, снег совсем засыпал мне глаза, а поезд, стуча колесами, мчался вперед, словно обезумев. Когда же, наконец, я смог что-то разглядеть, то увидел, что мы проезжаем по совершенно безлюдной местности, среди белых гор и карликовых деревьев, бесшумно уплывавших назад; и мне вдруг почудилось, что все это уже когда-то со мной было, что однажды
