флота поднял трубку и начал нажимать на кнопки телефона. Он уже понимал, что принимаемые меры не дадут никакого результата. На борту всех подводных лодок находятся аварийные буи с автоматическими передатчиками AN/BST-3. Эти буи отделялись от подводных лодок и поднимались на поверхность, если лодки опускались ниже предельной глубины, которую способен выдержать прочный корпус, или если вахтенный боцман забывал завести механизм буя, действующий, как пружина будильника. Последнее, впрочем, было маловероятно — перед тем как срабатывали пироболты, BST начинал издавать ужасный шум, упрекая забывчивого старшину… «Эшвилл» почти несомненно погиб, и всё-таки он, командующий, должен принять все меры, надеясь на чудо. Может быть, нескольким членам команды удалось спастись.
Несмотря на совет Манкузо, сигнал бедствия всё-таки поступил на авианосную группу. Фрегат «Гэри» тут же развил предельную скорость и направился на север, к району обнаружения буя, следуя человеческим и морским законам. Через полтора часа с него можно будет поднять вертолёт и начать поиск. Кроме того, в случае необходимости он сможет стать базой для других вертолётов при продолжении спасательных операций. «Джон Стеннис» медленно повернул навстречу ветру, и с него сумел взлететь один противолодочный самолёт S-3 «викинг», бортовые приборы которого могут оказаться полезными при поисках на морской поверхности. Он прибыл к месту катастрофы меньше чем через час. На экране радиолокатора виднелся только тендер японской береговой охраны, находящийся сейчас в десяти милях от буя и плывущий к нему. С ним была установлена радиосвязь, и с белого тендера подтвердили, что они услышали сигнал бедствия и направляются к бую для поисков уцелевших подводников. «Викинг» описал над буем несколько кругов. На поверхности виднелось пятно мазута, отмечающее место гибели подводной лодки и какие-то плавающие обломки, однако за время полётов на малой высоте четыре пары глаз не сумели заметить ничего, подлежавшего спасению.
Гриф «Синий» перед документом означает, что содержащаяся в донесении информация представляет интерес для всего флота и является конфиденциальной, а иногда и секретной. В данном случае сохранить в тайне столь значительное происшествие было невозможно. Два из четырех авианосцев Тихоокеанского флота на длительное время вышли из строя. Остальные два — «Эйзенхауэр» и «Линкольн» — находились в Индийском океане и там скорее всего и останутся. На кораблях трудно хранить секреты, и ещё перед тем, как адмирал Дюбро получил донесение, по флагманскому авианосцу уже разнеслись слухи. Ни один боцман не умел так отчаянно ругаться, как командующий боевым соединением, у которого и без того было о чём беспокоиться. Такая же реакция последовала от старших офицеров, дежуривших в Пентагоне, когда офицеры связи прибыли к ним с аналогичными донесениями.
Подобно большинству оперативников, находящихся за границей в момент опасности, Кларк и Чавез не имели представления о происходящем. Если бы это им стало известно, они наверняка вылететели бы из Японии первым же рейсом, куда бы он ни направлялся. Шпионы не популярны ни в одной стране, а Женевский протокол всего лишь подтвердил существующее правило, что во время войны они подлежат немедленной казни сразу после ареста, чаще всего расстрелу.
В мирное время законы более цивилизованны, хотя конечный результат тот же самый. При вербовке своих агентов ЦРУ старалось избегать этой темы. В соответствии с международными традициями шпионажа все страны принимали меры, направленные на то, чтобы как-то обойти это неприятное обстоятельство, и как можно большему числу оперативников давали дипломатическое прикрытие, вместе с которым агенты получали статус неприкосновенности. Таких агентов называли «легалами», их защищали международные законы, словно они на самом деле являлись дипломатами, как это значилось в их паспортах. Кларк и Чавез были «нелегалами» и не обладали никаким иммунитетом — больше того, Джон Кларк никогда не работал под легальным прикрытием. Важность этого обстоятельства стала для них очевидной, как только они вышли из своего дешёвого отеля и направились на встречу с Исами Кимурой.
Был приятный вечер, хотя обстановка оказалось далеко не дружеской — на них смотрели как на
Кимура ждал их в заранее согласованном месте — недорогом баре. Он уже успел выпить несколько стаканов.
— Добрый вечер, — дружелюбно произнёс по-английски Кларк и тут же заметил неладное. — Что-то произошло?
— Не знаю, — ответил Кимура, когда на столе появились заказанные коктейли. Есть много способов произнести эту фразу. То, как произнёс её Кимура, означало, что ему что-то известно. — Сегодня проходит заседание совета министров. Его созвал Гото. Оно продолжается уже несколько часов. Мой приятель в департаменте войск самообороны не выходил из своего кабинета с вечера четверга.
— Ну и что?
— А вы разве не видели этого? Гото говорил в своём выступлении про Америку. — Сотрудник Министерства международной торговли и промышленности осушил стакан и поднял руку, заказывая другой. Как всегда, обслуживание было быстрым.
Они могли сказать, что присутствовали при первом выступлении Гото, но «Клерка» заинтересовала реакция Кимуры, и он спросил, как тот оценивает ситуацию.
— Не знаю, — повторил японец, хотя его лицо и глаза говорили о противоположном. — Видите ли, я никогда не видел ничего подобного. Его речь была — как это сказать — риторической. Мы в министерстве ждали указаний всю неделю. Нам нужно возобновить торговые переговоры с Америкой, урегулировать обстановку, как-то смягчить разногласия, но у нас нет указаний. Наши представители в Вашингтоне не могут ничего предпринять. Гото проводит почти всё время с руководителями сил самообороны и со своими приятелями из
— Мой друг, — с улыбкой произнёс Кларк, поставив после первого глотка стакан на стол, — ты говоришь так, словно назревает что-то серьёзное.
— Вы не понимаете. Ничего не назревает. Если что-то и происходит, то наше министерство не имеет к этому никакого отношения.
— Следовательно?
— Министерство международной торговли и промышленности имеет свои интересы повсюду. Нашего министра пригласили наконец на совещание, но он оставляет нас в неведении. — Кимура замолчал. Неужели эти русские не понимают? — Как вы думаете, кто определяет внешнюю политику Японии? Эти болваны в Министерстве иностранных дел? Они обращаются за советами к нам. А кому интересно мнение Министерства сил самообороны? Мы, только мы определяем политику нашей страны. Мы работаем с
— А теперь ситуация изменилась? — спросил Кларк.
— Теперь? Гото сам встречается с ними и проводит остальное время, беседуя с людьми, мнение которых не имеет значения, и вот только сегодня он пригласил нашего министра — нет, вчера, — поправился Кимура. — И он всё ещё сидит у Гото на совещании.
Этот парень кажется слишком уж потрясённым из-за такой мелочи, как преуменьшение роли его департамента, какой-то бюрократической склоки, подумал Чавез. Кому-то удалось обойти Министерство международной торговли и промышленности. Ну и что?
— Выходит, вы расстроены из-за того, что капитаны промышленности встречаются непосредственно с вашим премьер-министром? — спросил он.
— Так часто и так долго. Да, расстроен. Обычно они действуют через нас, но Гото всегда был комнатной собачкой у Яматы. — Кимура пожал плечами. — Может быть, теперь они решили определять политику сами, но что они смогут сделать без нашей помощи?
Без моей помощи, ты хочешь сказать, с улыбкой подумал Кларк. Проклятые бюрократы. В ЦРУ их тоже
