— В Москве — нет. А вот на подводной лодке началась перестрелка. Матрос, агент Главного разведывательного управления, попытался взорвать «Красный Октябрь». Он убил одного из офицеров и тяжело ранил двоих, но мне удалось застрелить его. После этого мне несколько лет снились кошмары.
В иной реальности, подумал ван Дамм, его президент был бы героем. Однако реальность и политика имеют между собой мало общего. Он заметил, что Райан умолчал о Бобе Фаулере и своём отказе дать согласие на запуск ракеты с ядерной боеголовкой. В то время Арни уже возглавлял администрацию Белого дома и знал, что через три дня Роберт Фаулер пришёл в ужас, когда понял, что его спасли от безумного поступка, в результате которого могли бы погибнуть бесчисленные тысячи людей, а мир заклеймил бы американского президента за преступление, не уступающее по масштабу гитлеровским.
Когда-то ещё в школе на Арни произвела большое впечатление одна фраза из «Отверженных» Виктора Гюго: «Каким злом могут обернуться добрые поступки». И вот теперь он столкнулся с очередным подтверждением. Райан служил своей стране мужественно и достойно, но ни один из его поступков не мог выдержать критического внимания со стороны общественности. Здравый смысл, патриотизм и бесстрашие позволили ему принять участие в серии событий, которые каждый мог исказить до неузнаваемости. Эд Келти как раз и был непревзойдённым мастером подобных интриг[81].
— Как нам уладить последствия всего этого? — спросил президент.
— Что ещё мне нужно знать?
— Досье на Герасимова и по «Красному Октябрю» находятся в Лэнгли. Что касается колумбийских событий — теперь ты знаешь всё необходимое. Я не уверен, что имею юридическое право отдать распоряжение о вскрытии документации, связанной с Колумбией. С другой стороны, для того чтобы нарушить стабильность наших отношений с Россией, первых двух досье достаточно.
«Красный Октябрь», подумал Головко, глядя на высокий потолок своего кабинета. А ведь ты умный сукин сын, Иван Эмметович, твою мать! В том, как он мысленно произнёс это грубое ругательство, звучало нескрываемое восхищение. Выходит, он недооценивал Райана с самого начала. Даже после всех встреч, после многочисленных контактов между ними, как прямых, так и косвенных, признался Головко, он продолжал недооценивать его. Значит, вот как Райан сумел скомпрометировать Герасимова и, может быть, этим спас Россию — но страну нужно спасать действиями внутренних сил, а не вмешательством извне. Есть тайны, которые следует хранить вечно, потому что они в равной степени затрагивают интересы обеих сторон. Это была одна из таких тайн. А теперь, когда её открыли для всеобщего обозрения, униженными оказались обе страны — и Россия и Америка. Для России это обернулось потерей ценного национального достояния в результате акта государственной измены. Ещё хуже было то, что российские разведывательные службы не сумели докопаться до сути происшедшего, а это, решил Головко после непродолжительного размышления, совсем уж невероятно. С другой стороны, американцы сумели разработать хорошее прикрытие, а потеря двух ударных подводных лодок во время одной операции превратила случившееся в событие, которое советский военно-морской флот хотел забыть как можно быстрее, и потому никто даже не подумал проникнуть за пределы созданного американцами тумана.
Со второй тайной Сергей Николаевич был знаком лучше, чем с первой. Райан сумел предотвратить государственный переворот в России. Головко считал, что Райан вполне мог бы просто предупредить его о готовящемся перевороте и остальное сделали бы внутренние спецслужбы Советского Союза, однако Иван Эмметович решил поступить иначе. Разведывательные службы привыкли оборачивать все в свою пользу, и Райан был бы безумцем, если бы не воспользовался предоставившейся благоприятной возможностью. На допросах в Америке Герасимов наверняка пел кенарем и рассказал обо всём, что ему было известно; именно Герасимов раскрыл Эймса, не сомневался Головко, а ведь Эймс был подлинной золотой жилой информации для КГБ.
И это я всё время убеждал себя, что Иван Эмметович всего лишь талантливый дилетант, подумал Головко.
Но даже его восхищение профессионализмом Райана было сдержанным. Скоро России понадобится помощь. Разве сможет она обратиться за помощью к кому-то, кто, как стало теперь известно, вмешивался в её внутренние дела, делал марионеткой? Поняв это, Головко выругался снова, однако на этот раз в грубом ругательстве уже не было восхищения.
Водные пути свободны для всех, и потому военно-морской флот смог всего лишь не подпускать слишком близко к доку «восемь-десять» зафрахтованный репортёрами корабль. Скоро к нему присоединился ещё один, потом другой, пока объективы одиннадцати камер ни уставились на сухой док, надёжно укрытый от глаз любопытных. Теперь, когда почти все американские подводные ракетоносцы были сняты с боевого дежурства, он был пуст, равно как из него давно уже ушла подводная лодка неамериканского происхождения, находившаяся здесь непродолжительное время — по крайней мере так считалось.
С помощью компьютера можно получить доступ к личным делам военнослужащих американского военно-морского флота, и некоторые репортёры занимались сейчас именно этим, разыскивая моряков, служивших ранее на американской подлодке «Даллас». Ранним утром репортёры попытались дозвониться до командующего подводными силами Тихоокеанского флота, чтобы расспросить его о некоторых подробностях пребывания на посту командира «Далласа», но сумели добраться только до офицера по связи со средствами массовой информации, который отвечал на задаваемые ему вопросы: «никаких комментариев не будет». Сегодня ему придётся немало потрудиться, постоянно повторяя эту фразу. И другим тоже.
— Рон Джоунз слушает.
— Это Том Доннер из службы новостей телевизионной компании Эн-би-си.
— Очень приятно, — неуверенно отозвался Джоунз. — Вообще-то я смотрю Си-эн-эн.
— Ну что ж, может быть, сегодня вечером вам захочется переключиться на наш канал. Мне хотелось бы поговорить с вами относительно…
— Я уже читал утреннюю «Таймс». Нам рано доставляют газеты. Никаких комментариев, — закончил Джоунз.
— Но…
— Да, я действительно служил на подводном флоте, нас не случайно называют «молчаливой службой». К тому же с тех пор прошло много лет. Сейчас у меня собственная фирма, я женат, имею детей и все такое. Понимаете?
— Вы были старшим акустиком на ударной подлодке «Даллас», когда…
— Мистер Доннер, уходя с флота, я дал подписку о неразглашении. Мы никогда не говорим о том, чем занимались, ясно? — Это была его первая беседа с корреспондентом, и она оправдывала все ожидания Рона.
— Тогда просто скажите, что этого никогда не было.
— Чего никогда не было? — спросил Джоунз.
— Похищения русской подлодки под названием «Красный Октябрь».
— Знаете, что самое невероятное из всего, что мне приходилось слушать во время службы акустиком?
— Что?
— Песни Элвиса. — Рон положил трубку и связался с Пирл-Харбором.
Когда рассвело, фургоны телевизионных компаний устремились через Винчестер, штат Виргиния, словно армии в Гражданскую войну, когда город раз сорок переходил из рук в руки.
Вообще-то дом ему не принадлежал. Никто не смог бы даже заявить, что собственником является ЦРУ. Земельный участок и расположенный на нём особняк были оформлены на имя фиктивной корпорации, принадлежащей, в свою очередь, фонду, имена директоров которого ничего не говорили любопытным. Однако документация на владельцев недвижимого имущества в Америке открыта для общественности, равно как и сведения о всех корпорациях и фондах, так что не прошло и двух дней, как информация была получена, несмотря на то что на папке стоял таинственный знак, свидетельствующий, что клеркам следует проявить изобретательную некомпетентность при её поисках.
Приехавшие репортёры имели в своём распоряжении фотографии и видеоплёнку о прошлой жизни Николая Герасимова в Советском Союзе — все это они извлекли из телевизионных архивов. Камеры с телескопическими объективами были установлены на треногах за четверть мили от особняка и направлены
