У Орлова потемнело лицо.
– Все донесения обязаны заноситься на компьютер с обязательной отправкой копии ко мне...
– Совершенно верно, товарищ генерал, – прервал его Росский. – В штатном режиме работы центра. Однако этот момент еще не наступил. Закрытая линия связи между вашим кабинетом и рабочим местом министра будет установлена только через четыре часа. А моя уже установлена и проверена, поэтому я ею воспользовался.
– Ну а местная линия между нашими кабинетами? – спросил Орлов. – Она защищена?
– Разве вы не получили доклад?
– Вы же знаете, что не получил...
– Виноват, недосмотрел, – усмехнулся Росский. – Надо будет сделать замечание прапорщику Беляевой. Подробный доклад будет у вас через несколько минут – если вы позволите мне позвать Беляеву обратно.
Орлов долго молча смотрел на полковника.
– Вы вступили в ДОСААФ, когда вам не было и четырнадцати, не так ли? – наконец спросил он.
– Совершенно верно, – подтвердил Росский.
– В шестнадцать вы уже выполнили норматив кандидата в мастера спорта по стрельбе, и в то время как ваши сверстники преодолевали полосу препятствий в спортивном костюме и кроссовках, вы по собственной инициативе уже делали это в тяжелых кирзовых сапогах и с полной выкладкой. Генерал-полковник Остроумов лично учил вас в составе группы избранных искусству убивать и совершать террористические акты. Если мне не изменяет память, однажды в Афганистане вы расправились с предателем, метнув в него с расстояния пятьдесят метров саперную лопатку.
– Пятьдесят два метра. – Росский поднял взгляд на своего начальника. – Рекорд спецназа.
Подойдя к столу полковника, Орлов присел на край.
– Вы провели в Афганистане три года, до тех пор пока во время операции по захвату в плен полевого командира моджахедов не был ранен один боец вашего взвода. Командир взвода принял решение не добивать раненого, а вернуться вместе с ним в расположение своих. Вы, как заместитель командира, напомнили ему, что тот должен сделать раненому инъекцию смертельного препарата. Командир отказался, тогда вы расправились с ним – зажали ладонью рот и полоснули ножом по горлу. После чего добили раненого.
– Если бы я этого не сделал, – напомнил Росский, – командование приказало бы расстрелять весь наш взвод за предательство.
– Ну разумеется, – согласился Орлов. – Вот только при расследовании этого инцидента возник вопрос, настолько ли тяжелой была рана того солдата, что его нужно было добивать.
– Он был ранен в ногу, – сказал Росский, – и из-за него мы не могли двигаться быстро. Правила на этот счет очень четкие. Так что расследование было чистой формальностью.
– Тем не менее, – продолжал Орлов, – кое-кто из ваших бойцов был не в восторге от этого поступка. Честолюбие, стремление к продвижению по службе – если не ошибаюсь, именно такие обвинения были выдвинуты против вас. Возникло беспокойство за вашу личную безопасность, поэтому вас отозвали на Родину и назначили на работу на специальный факультет Военно-дипломатической академии. Вы преподавали моему сыну. Тогда же вы познакомились с будущим министром Догиным, когда тот еще возглавлял московский городской комитет партии. Я нигде не ошибся?
– Так точно, товарищ генерал.
Пододвинувшись еще ближе, Орлов перешел чуть ли не на шепот:
– Вы больше двадцати лет доблестно служили отечеству и армии, рисковали своей жизнью. У вас такой большой опыт, полковник, так скажите же: неужели вас не научили, что сидеть в присутствии старшего по званию можно только с его разрешения?
Вспыхнув, Росский вскочил и вытянулся по стойке 'смирно'.
– Виноват, товарищ генерал.
Орлов продолжал сидеть на столе.
– Моя карьера в армии сложилась совершенно иначе, полковник. Мой отец своими глазами видел, что творили самолеты 'Люфтваффе' во время Великой Отечественной. И это невольное уважение к мощи военной авиации передалось от него мне. Восемь лет я прослужил в авиации войск противовоздушной обороны, четыре года летал на разведывательных самолетах, затем помогал учить молодых летчиков выполнять роль приманки – заманивать вражеские самолеты в зону действия наших средств ПВО. – Встав, он бросил гневный взгляд в лицо разъяренному Росскому: – Известно ли вам все это, полковник? Вы ознакомились с моим личным делом?
– Ознакомился, товарищ генерал.
– В таком случае вам известно, что я никогда не придирался к своим подчиненным в вопросах дисциплины. Большинство тех, кто служит в армии, люди порядочные, – даже те, кого призвали. Они хотят лишь делать свое дело и получать за это вознаграждение. Бывает, что кто-то честно ошибается, и нет смысла из-за этого портить им послужной список. Я всегда готов поверить солдату, патриоту. В том числе и вам, полковник. – Он наклонился к Росскому так, что между ними остались какие-то дюймы. – Но если вы попробуете еще раз обмануть меня, – закончил он, – я выведу вас на чистую воду и отправлю обратно в академию – добавив в личное дело запись о неповиновении начальству. Это вам понятно, полковник?
– Так точно, понятно... товарищ генерал, – буквально выплюнул эти слова Росский.
– Хорошо.
Они козырнули друг другу, и генерал, развернувшись, направился к двери.
– Товарищ генерал... – остановил его Росский. Орлов оглянулся. Полковник по-прежнему стоял навытяжку.
