держа в одной руке ружьё, в другой – ведёрце
и зная очень мало слов: «Бог», «дом» и «случай».
Они вели нас за собой в такие дали,
чьи имена припоминать есть смысл едва ли,
где нас не знали никогда, где нас не ждали
и никогда стола для нас не накрывали.
Трубила музыку труба – и, голубея,
летел над нами голубок Святого Духа,
и мы сажали ноготки на поле боя,
где было много мертвецов и было тихо.
Мы шли из людного теперь в пустое после
чужим гонимы ветерком своим попутным,
и не случилось ничего – плохого, в смысле:
снег не занёс, волк не загрыз, бес не попутал.
И скажет Бог нам: молодцы, что вы бродили
по детским по своим путям, как по солдатским,
но надо дать вам отдохнуть, отмыв от пыли
неважно, под каким дождём – тверским ли, датским…
Абдулла
Абдулла уезжает домой со своею семьёй.
Он устал наконец от холодного неба и моря.
Ни с правительством больше, ни с собственным сердцем не споря,
Абдулла уезжает домой со своею семьёй.
Он с собой ничего – вообще ничего – не берёт:
ни надежды своей, на чужбине прижившейся плохо,
ни любви, ни отваги, ни как её… веры в Аллаха,
он с собой ничего не берёт – даже наоборот:
Абдулла оставляет свою пожилую зурну,
молодую луну – и под сей молодою луною,
оставляет страну небольшую, с ладонь шириною, -
не считая по этой причине её за страну.
Абдулла оставляет чалму дорогую свою:
там, на родине, некому будет похвастаться ею,
все погибли давно… правда, он уезжает с семьёю,
но с собой ничего не берёт.
Не берёт и семью.
Адбдулла собирает друзей, но друзья Абдуллы
не приходят: неблагоприятна погода чужая.
И тогда он им речь говорит: дескать, я уезжаю,
говорит Абдулла и сметает слезу со скулы.
И друзья понимают судьбы трепетанье самой
в этой речи его и присутствие тихого чуда,
раз который уж год Абдулла уезжает отсюда,
Абдулла уезжает домой со своею семьёй.
Санта
«Я жила здесь очень мало,
я жила здесь очень трудно, -
говорит красотка Санта
и стесняется акцента. -
Я жила здесь очень мало,
ничего не понимала -
нет во мне такого дара:
дурой дура…»
«Не хотите ли на воздух?
Не хотите ли какао? -
говорит красотка Санта
и стесняется акцента,
совершенно не по делу
опуская очи долу,
оправляя складку сари. -
I am sorry!»
Полно, Санта, все мы дети,
все мы дети, все мы птицы:
не в начале было слово,
а в начале было сердце -
и тогда мы с небесами
золотыми голосами
говорили – помнишь, Санта? -
совершенно без акцента!
Орнела Люсия
Надо было, наверно, отрезать
два-три слога, не слишком гордясь,
от «Орнела Люсия де Езус»:
для чего тебе всё это здесь -
под нахмуренными небесами,
где другая судьба не видна
и где просто непроизносимы
твои солнечные имена?
Но, весёлые губы кусая
и терзая словарик в руках,
представлялась Орнела Люсия
только так, а иначе – никак,
и одними глазами большими
говорила, что в эта страна
у меня оставалась лишь имя,
и я вечно ей буду верна…
Так она говорила, и ангел
тихо плакал у ней на плече -
крупный ангел, не вышедший рангом,
весь в камнях дорогих и в парче,
и доставленный к нам то ли SASom -
подхватившим его за крыла,
то ль нелицензионным Исусом,
проводившим его до угла.
Ли
Небосвод пуст, небосвод сер,
и не слышно музыки сфер,
да к тому же – эти глухие «эр»,
невозможно глухие «эр»!
