сверху.
— Молодой человек! — опять возбудился уже-дважды-вышеупомянутый член.
Однако председатель беззвучно отчитал его одними губами, и стало понятно, что «молодой-человек» — это не-просто-молодой-человек…
— Но если скучно! — голос явно немножко-обнаглел.
И тогда Продавцов начал нести свою ахинею медленно, вразумительно и прочувствованно. Румяный бородач — все искоса поглядывали на него — внимательно слушал.
По окончании выступления было предложено задавать диссертанту вопросы.
— Нет вопросов? — обрадовался совсем лысый ученый секретарь.
— Много вопросов. — Бородач оказался безжалостным. — Можно уже спрашивать?
— Спрашивайте, пожалуйста. — Лысый гневно улыбнулся.
— Я вообще-то очень интересуюсь этой самой избыточностью и хотел защищаться по той же самой теме — причем довольно скоро. Вот откуда у меня такой интерес к выступлению товарища Продавцова… чтобы присутствующие не сочли мое поведение странным. Я ведь, прошу заметить, не требовал от докладчика невозможного. Любой слушатель вправе рассчитывать на то, что речь говорящего будет достаточно внятной, — иначе какой же смысл слушать? Вы согласны со мной? — в упор спросил он у трижды-упомянутого-члена.
Тот нервически дернул головой — в крайнем случае, эту судорогу можно было понять как согласие.
— Так вот… Внимательно слушая докладчика, я подготовил довольно много вопросов — и мне кажется, что в ходе их обсуждения мы еще глубже постигнем сущность лексико-стилистической избыточности в газетно-журнальной публицистике конца семидесятых — начала восьмидесятых годов. Конечно, все члены Ученого совета с радостью примут участие в дискуссии, поскольку в настоящее время трудно представить себе человека, который не интересовался бы этой проблемой. Кстати, мое заявление довольно легко аргументировать. Пусть, например, сейчас поднимут руки те члены Ученого совета, которые считают данную проблему чепухой…
Члены затаились — руки не поднял никто. Продавцов вздохнул — настолько облегченно, что чуть не вылетел в широко открытую форточку. А румяный бородач незамедлительно возликовал:
— Вот видите! Значит, все считают проблему эту исключительно важной. Так давайте же спорить, товарищи! Давайте же открыто и без обиняков высказывать свои мнения! Надо разобраться наконец с лексико-стилистической избыточностью в газетно-журнальной публицистике конца семидесятых — начала восьмидесятых годов. Ведь сказал же товарищ Продавцов, что его занимают — цитирую! — «лишь отдельные аспекты этой чрезвычайно интересной и многоплановой проблемы». Заметьте: не вся проблема, а лишь отдельные ее аспекты! Поможем же товарищу Продавцову увидеть значимость его исследования на широком фоне данной проблемы в целом!
— Простите, — прервал говорящего интеллигентный-до-смерти председатель Ученого совета. — Высказаться по поводу проблемы, обсуждаемой в диссертации, каждый сможет потом. Сейчас пока задаются вопросы. У Вас, позвольте узнать, нет вопросов?
— Да что вы! — рассмеялся румяный бородач. — Уйма вопросов! Только я пока к ним еще не подошел. Это я сделал такое вступление, своего рода трамплин построил… чтобы заострить важность проблемы. Потому как многие, — тут он сурово обвел зал заседаний всевидящими глазами, — должным образом не оценили, по-моему, ответственности момента. Особенно вот Вы!
Бородач кивнул в сторону уже задетого им однажды члена. Член заметался — мелко: на миллиметр туда — на миллиметр сюда. Его с трудом остановили соседи.
— И еще Вы! — теперь бородач кивнул в сторону совсем лысого ученого секретаря.
Недолго подождал реакции и, не дождавшись, всем корпусом развернулся в сторону удивительно тихого члена, сидевшего на отшибе.
— Я уж не говорю о Вас! — воскликнул он. — Я заметил, что пока диссертант никак не мог выбрать верный тон речевого поведения, Вы, дорогой товарищ, спали все время. Без четверти восемь Вы проснулись, взглянули на товарища Продавцова и снова уснули. Однако Вы не подняли руки, когда я попросил, чтобы это сделали те, кто считает данную проблему чепухой. Как прикажете понимать Вас?
И тут председатель Ученого совета встал. Он сказал:
— Я не потерплю… — и не успел досказать, чего не потерпит, потому что на этом месте кто-то из членов Ученого совета — на вид заурядная, между прочим, личность — перебил его репликой:
— Пусть говорит! Он дело говорит — значит, пусть говорит!
Реплика возымела страшные последствия: присутствовавшие принялись оскорблять друг друга в довольно-таки основательных выражениях — только председатель (интеллигентный-в-доску!) пытался, правда безуспешно, напомнить о необходимости соблюдать академическую манеру дискуссии. Наконец отчаялся и он, стукнул кулаком по столу и возопил:
— Хорош орать, не на базаре!
Беснующиеся оцепенели. Сделалось покойно.
— Позвольте мне все-таки задать вопросы, — любезным голосом напомнил о себе бородач.
— Давай, борода! — поддержал его заурядная-между-прочим-личность.
— Лексико-стилистическая избыточность — это, я не понял, хорошо или плохо, по-Вашему, Вениамин Федорович? — бородач был вежлив, как мертвый профессор.
— Это?.. Это и хорошо, и плохо, — затравленно улыбнулся Продавцов.
— Здорово сказано! — Голландская молочница, о которой почти уже забыли, снова напомнила о себе. — Это все равно, что вы спросите врача: доктор, у меня повышенная температура? А он вам ответит: и повышенная и пониженная.
В зале засмеялись.
— Нет, я что хочу сказать, — попытался объяснить Продавцов, — на избыточность можно по-разному смотреть…
— Можно-то можно, — миролюбиво согласился бас, — да вот хотелось бы понять; именно Вы — как на нее смотрите?
— А и так, и эдак, — Продавцов загадочно хихикнул, — в том-то все и дело…
— Во хитрец! — восхитился удивительно-тихий-член-сидящий-на-от-шибе.
— Вы кончайте там… крутить! — заурядная-между-прочим-личность со всей очевидностью сильно не любила диссертанта.
— Да я не кручу, не кручу… — карасем на сковородке запрыгал Продавцов, и его глаза убежали за спину. — Просто такое сложное явление, как избыточность, не должно рассматриваться однобоко, поймите же!
— А вот этого здесь не надо, — отчеканила борода. — Давайте не будем спекулировать на сложности. Ваша диссертация как раз и призвана устранить сложность… — он помолчал и взревел, — разрубить этот гордиев узел лексико-стилистической избыточности к чертовой матери! Раскр-р-рошить его! Р-р-растолочь: вот так, вот так, вот так!.. — и румяный бородач грузно затоптался на одном месте, как бы давя ногами множество незримых врагов, потом упал в кресло, расслабился и затих.
— Ну что ж, — тонко улыбнулся интеллигентный-до-умопомрачения председатель Ученого совета. — Наш молодой коллега вложил в свое выступление, пожалуй, слишком много эмоций, но давайте надеяться, что усилиями таких вот молодых, самостоятельных умов интересующая нас всех проблема уже в ближайшее время будет решена.
— Да фигня это, проблема ваша! — равнодушно брякнула голландская молочница и засмеялась противоестественным смехом.
— А что вообще не фигня? — взорвался неожиданно вроде-бы-бывший-тихим-Продавцов. — Я на днях защиту одну слушал — про формы повелительного наклонения с нулевой флексией в многотиражной печати, так там вообще ничего, кроме жуй, клюй, плюй, блюй и прочее… а прошла единогласно!
— И то и другое — фигня, — обобщил с места бородач.
Члены Ученого совета, давно уже обалдевшие, привстали со своих кресел и вытянулись в направлении галерки — с целями явно не миролюбивыми.
— Вы извините, — холодным голосом сказал тот, у которого дома остался горячий унитаз, — но фигня эта, как Вы изволили выразиться, представляет собою серьезнейшую филологическую проблему…
