и нахмурился.
— Садитесь, Продавцов, поблагодарили и — ладно! — взмолился председатель. — Слово предоставляется второму официальному оппоненту — Слепокуровой Глории Викторовне, кандидату филологических наук.
Слепокурова Глория Викторовна, робкое существо лет четырнадцати, боязливо переступила в сторону кафедры. На носу ее были квадратные темные очки с темными же стеклами, занимавшими большую часть поверхности лица и тем самым оказывавшими лицу неоценимую услугу. Человек, раз взглянувший на Глорию Викторовну, мог не опасаться, что ему захочется это повторить.
На кафедре официальная-оппонент сразу же сильно изменилась, себя-в-коня-преобразив. Она раздула мощные ноздри и направила свои телескопы сначала на галерку, а потом в сторону наиболее прытких членов.
Зал превратился в относительно-братскую могилу.
— Я надеюсь, — тихо-тихо сказала Слепокурова Глория Викторовна, — что у присутствующих хватит деликатности не перебивать женщину, чтобы мне не зачитывать одно и тоже по многу раз?
Испугав всех таким образом, она еще тише продолжала — и, между прочим, каждое слово было отчетливо слышно… наверное, даже на улице: вот как умела заставить себя слушать эта Слепокурова Глория Викторовна!
— Итак, мы имеем дело с диссертацией, актуальность которой несомненна. Несомненна, — повторила она, строго взглянув сразу на всех окружающих. — Лексико-стилистическая избыточность в газетно- журнальной публицистике конца семидесятых — начала восьмидесятых годов была предметом внимания двенадцати советских и одного зарубежного, а именно восточногерманского, исследователя. — Слепокурова упомянула их фамилии, имена, отчества, названия книг и статей, место и год их издания, издательства и количество страниц с указанием тех, на которых речь шла именно об этих материях. — Однако я заметила, — телескопы опять поблуждали по залу, — что диссертанту известно лишь десять исследований, — и это сразу внушило мне опасения. Выяснилось следующее: опасения отнюдь не беспочвенны. Я полностью не принимаю интерпретации фактов лексико-стилистической избыточности на страницах 45, 46, 47, 48, 49, 108, 114, 145, 146, 147 и 163; факты заимствованы автором из газеты «Советская культура» за номерами 18, 32, 39. 47, 58, 116, 291 и из журнала «Театральная жизнь» за номерами 1, 4 и 6. Я также не принимаю интерпретации всех фактов, заимствованных из всех номеров журнала «Рыболов-спортсмен». В каждом из упомянутых случаев мы имеем дело не с избыточностью, а с дополнительными новыми и интересными сведениями. Чтобы не быть голословной, разберу каждый из упомянутых мною примеров.
И Слепокурова Глория Викторовна начала анализ, длившийся ровно полтора часа.
— Теперь позволю себе перейти к примерам, в интерпретации которых мое мнение лишь частично расходится с мнением диссертанта.
Она опять начала называть цифры, которых автор, щадя и без того утомленных читателей, здесь приводить не станет, указав лишь, что официальная-оппонент высказала замечания по тридцати четырем случаям, касающимся всех газет и журналов. На это ушло еще два часа с минутами…
Где-то далеко пропикало одиннадцать.
Три раза приходил вахтер. Измордованные члены сонно вращали глазами: у многих были видны одни белки. Четверо храпели, и один свистел. Председатель держал голову в руках. Диссертант расстегнулся весь. Кто-то из его родственников не то скулил, не то пел во сне… На галерке молчали.
Проанализировав все спорные случаи, Слепокурова Глория Викторовна злобно оглядела сильно поредевшие ряды:
— Я позволила себе читать с листа, чтобы сэкономить ваше время и не подбирать нужных слов в процессе анализа прямо на ходу. За исключением упомянутых моментов, диссертация в целом произвела на меня хорошее впечатление: она вполне заслуживает высокого звания диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук.
— Вязать ее! — раздался на этом месте оглушительный вопль с галерки, заставивший содрогнуться тех, кто спал, и тех, кто из последних сил не спал. — Несите веревки!
Под страшные эти слова голландская молочница принялась топать ногами и улюлюкать, что произвело на всех совершенно жуткое впечатление: вскочила — и улюлюкает. И топает ногами — очень сильно… что там у нее на ногах?!
Борода засвистел в два пальца.
Слепокурова Глория Викторовна уничтожила их телескопами и робкой походкой отправилась к двери — хлопнула ею, как недюжинный молодец, и покинула помещение.
Члены зажали уши и полегли под столы, а один из них, ничего не понявший со сна, мелкими перебежками начал тоже продвигаться к двери.
— Стоять! — крикнул Продавцов, и член замер, прижав к брюху лакированный портфельчик, ибо голос Продавцова и весь-его-задумчивый-вид сделался страшен: еще бы — кворум рассыпался на глазах!..
А надо всем этим гремел уже бас румяного бородача:
— Нет, вы вдумайтесь только — на минутку вдумайтесь! — что здесь происходит! Это же сумасшедший дом, глубокоуважаемые члены… Я медик, я случайно оказался на защите — и цель-то у меня была глупая… похохмить, сколько получится, — и убраться восвояси, но, товарищи-члены, вы же шизофреники тут — все как один! Я гарантирую вам точность диагноза, шизофрения — моя специальность.
— Ах-так-вот-что… никакой-он-не-сын… и никакой-он-не-зять… это-вообще-человек-с-улицы… нет-ну- подумайте-какой-хам… нашел-кого-учить-понимаете-ли…
Шепотки поползли, поползли — расползлись, как муравьи, по всему залу, защекотали, рассмешили и тут же обозлили всех, но бас гремел густо:
— Какой тут мозжечок, к чертовой матери! Тут распад уже пошел, прямо на глазах распад, я теряюсь как врач… Я не взялся бы лечить никого из вас, это все какие-то запущенные формы, застарелые: синдромы на благоприятной почве развивались, понимаете?
Никто почти уже не слушал его: сами по себе — без команды — престарелые члены выстраивались в круг, создавая оцепление; прочие — во главе с Кузиным — блокировали дверь, но румяный бас не замечал опасной передислокации: он гремел, гремел, гремел…
— Профессиональный кретинизм — вот как называется ваша общая болезнь, а защита сегодняшняя — массовый психоз на почве профессионального кретинизма. Что тут можно посоветовать? Для начала — никогда больше не собираться вместе: коллектив — это питательная среда для психов, именно в коллективе актуализируются наиболее болезненные проявления профессионального кретинизма. У всех вас, видите ли, иллюзия общего дела — такую иллюзию, поверьте мне, можно подавить лишь в одиночестве, когда очередные бредовые идеи оказывается некому сообщить. И второе — смена рода деятельности. Поскольку для какой бы то ни было интеллектуальной работы никого из вас уже нельзя использовать, вам лучше приняться за такие виды работы, которые не требуют участия интеллекта, — например, уборка-садов-и- парков-нашего-города и тому подобное. Больше ничем помочь не могу. Пойдем, — кивнул бородач голландской молочнице.
— Стойте! — крикнул председатель.
— Давайте на прорыв! — взревела заурядная-между-прочим-лич-ность. — Я прикрою вас! — Она (а это был он) бросилась к двери.
— Мы сейчас милицию вызовем, вы не выйдете отсюда, — заорал удивительно-тихий-член-на- отшибе.
Заурядную между-прочим-личность выпустили наружу, за ней выскользнул кто-то из членов, прочие члены завалили своими телами дверь. Четверо страшных аспирантов завели бородачу руки за спину. Голландская молочница смотрела на все это глазами-полными-ужаса.
— Да они же пьяные! — возопил один из четверых. — От них спиртным несет!
Бородача и молочницу оперативно сдали на руки милиции. Они не сопротивлялись и больше не качали прав — только изредка взборматывали «ужас», «кошмар», «бред какой-то» и так далее. Их увез милицейский фургон. В отделении милиции капитан Окунев снимал с них показания.
— Ваша фамилия, имя, отчество?
— Карасева Ольга Петровна.
