И главное, Надежда даже не знала причины разрыва. Ревность жены? Полное счастье и довольство, обретённое Эдиком в браке? Катастрофическая нехватка времени в связи с новыми семейными обязанностями? Перерождение личности? Спросить было не у кого. Эдик оборвал связь со всеми их общими знакомыми, не звонил и не появлялся, а гордость мешала Надежде самой сделать первый шаг.
И вот теперь — этот звонок. «Надька, ты очень мне нужна. Можно я приеду?»
Надежду распирали одновременно любопытство, обида, злорадство («Понадобилась-таки наконец? То- то же!»), нетерпение, досада и беспокойство. Досада и беспокойство — потому что Вязников звонил пьяный. Впрочем, он запросто мог и разыгрывать из себя пьяного, валять дурака. Прежде Эдик никогда не напивался. Обильные возлияния пагубно воздействовали на его дикцию, мимику, жестикуляцию — словом, портили ему игру, чего он, естественно, не выносил. Мог ли он переродиться до такой степени, что перестал ценить свой актёрский талант или вовсе отказался от лицедейства? Хотя чего не бывает.
— Что ж, поживём — увидим, — сказала Надя своему отражению в зеркале, в который раз оправляя платье.
Когда Вязников заявился, сомнений не осталось: он был пьян, как сапожник. Никаким актёрским мастерством не добиться этого сногсшибательного перегара многодневного запоя, этого мутного взора и красных прожилок в склерах. У Надежды упало сердце. Значит, все-таки перерождение личности. Её блистательного Эдика больше нет, он умер где-то на отрезке этого проклятого пятилетия, и никто даже не потрудился ей сообщить.
— Клерчик, спаси меня! — жалобно промычал незнакомец, протянул руку к Надиному лицу, покачнулся и повис на Надежде всей тяжестью.
Услышав нелепое ласковое прозвище — дань цвету её волос и пристрастию к пирожным с кремом, данное ей Вязниковым в незапамятные времена, Надежда вздрогнула. Может, былого Эдика можно воскресить? Подставить плечо, исцелить, вернуть память…
— Вот что. Быстро раздевайся и становись под контрастный душ. Я пока сварю кофе. Разговаривать будем, когда протрезвеешь. Все ясно?
— П-погоди. — Эдик отстранился, пошатываясь, расстегнул пальто, достал из внутреннего кармана свёрнутую в рулон общую тетрадь и протянул ей. — На, почитай пока. — Скинул пальто на пол и, не снимая ботинок, довольно твёрдым шагом протопал в ванную.
Надя засыпала в кофеварку кофе, налила воды, включила агрегат и, пристроившись рядом на диванчике, открыла тетрадь.
«Вообще-то я не писатель, и всяких там филфаков, журфаков и литинститутов не кончал…» Прочитав первый абзац, Надежда оторвала глаза от текста и недоуменно подняла бровь. Какого черта Эдик подсунул ей этот бред? Неужто собирается попросить, чтобы она сосватала его англичанам? Неужели ему настолько изменил вкус?
Надежда сотрудничала с крупным британским издательством — разыскивала для них интересную русскую прозу, писала рецензии, переводила по две-три страницы на английский и, если издательство проявляло интерес, вела предварительные переговоры с автором, искала переводчиков, редактировала готовые английские тексты.
Дойдя до упоминания о якобы реальной детективной истории, она нахмурилась и совсем уже было отложила рукопись, но пролистав исписанные страницы, оценила объём и решила просмотреть по диагонали до конца. А наткнувшись на имя Эдика, так и впилась в текст глазами.
Да, это, несомненно о нем — о её Вязникове. Неведомый Мыкола, при всей своей безыскусности, нарисовал довольно верный портрет. «Распустил перед девицами хвост, целое представление устроил…» Какая знакомая картина! И переделать имена на иностранный манер — безусловно, идея Эдика. У него ещё на филфаке проявилась похожая причуда. Обращаясь к «испанцам», то есть к студентам, выбравшим в качестве основного языка испанский, он непременно называл их донами и доньями, «англичан» — сэрами и леди и так далее. В сочетании с уменьшительными русскими именами — донья Нюра, сэр Митя — это звучало уморительно.
Прочитав немудрёный Мыколин тест на эрудицию, Надежда рассмеялась и процитировала Бродского: «Кто такой Саванарола? Вероятно, сокращенье. Где сортир, прошу прощенья?» Но, когда она дошла до развлечений Эдика и Ирен, её весёлость мигом улетучилась.
«Так вот почему Вязников не появлялся все эти годы! Оказывается, он нашёл мне замену! Женщину, способную поддержать его Игру. Ну и пусть она страхолюдина, пусть на семь лет старше. Зато рядом, можно сказать, под боком! И вообще, для совместного интеллектуального пиршества возраст и внешние данные — не главное. А ведь это я, я сама посеяла и взрастила в нем мысль, что симпатия в отношениях между мужчиной и женщиной не обязательно должна заводить их в постель! Предатель! И после этого он имеет наглость являться ко мне за помощью!»
Возмущённая, Надежда уже не могла сосредоточиться на детективной интриге. Она пробегала текст глазами, жадно выискивая стоящие рядом имена Эдика и Ирен. Их разговор на улице, перед офисом, окончательно подтвердил её подозрения. Да, эту парочку связывают самые сердечные отношения! На автомате дочитав до конца, Надежда в сердцах захлопнула тетрадь, схватила сигарету, прикурила, забегала по кухне…
Но минут через пять гнев ревности, затуманивший мозг, отступил, и до Надежды начал доходить смысл прочитанного. У Эдика в конторе кого-то убили! Проклятая Ирен чуть не застигла убийцу на месте преступления и заметила нечто, уличающее одного из четырех сотрудников. И один из них — Эдик! Надежда плюхнулась на диванчик и снова открыла тетрадь.
Когда Эдик наконец вышел из ванной, страшный, бледный, но почти адекватный, Надя налила ему здоровенную кружку кофе, подождала, пока он её ополовинит, потом кивнула на тетрадь и спросила:
— Это не художественный вымысел? Здесь описаны действительные события?
— Да. Но не все. — Эдик то ли вздохнул, то ли всхлипнул. — Ирен убили. — По лицу его прошла судорога. — Мыколу, скорее всего, тоже.
Надежда, несколько минут назад желавшая Ирен провалиться в тартарары, мысленно охнула.
— Ты… ты как себя чувствуешь? Говорить можешь?
— Отвратительно. Могу.
— Тогда рассказывай.
Эдик уставился в какую-то точку на стене и начал без выражения:
— В тот вечер, в пятницу, мы расстались с Ирен без десяти или без пяти семь. Когда я вернулся в контору, все уже собирались по домам. У меня, в принципе, ещё оставались дела, я думал задержаться, но после разговора с Ирен голова работала совсем в другом направлении… Словом, я тоже ушёл. Но домой не поехал. Долго шатался по городу, прокручивал в мозгу разговор с Ирен, все придумывал, как бы её защитить. Дурак! Лучше бы проводил её до дома! Я не знаю, куда она пошла после разговора. Ясно, что не домой, то есть не сразу домой. Ей от работы минут пятьдесят добираться, в худшем случае — час. А тело нашли в девять. На дороге перед её домом. Она не могла там долго пролежать, дорога же… Эта мразь сбила её машиной, потом развернулась и… — Эдик закрыл лицо ладонями и глухо прорычал: — Найду гада — разорву!
Надежда подождала минуту-другую, но, поняв, что его необходимо отвлечь, тихо спросила:
— Кто из ваших видел её в тот вечер в офисе?
— Не знаю. В принципе, девочки мои могли видеть, когда она в комнату к нам заглянула, но вряд ли… Ирен не заходила, только дверь открыла и знак подала — выйди, мол. Джулия в эту минуту разговаривала по телефону, Энн работала за компьютером, и обе сидели спиной к выходу. Мэри вообще не было, она в банк ушла, а оттуда — домой. В коридоре и в холле мы с Ирен никого не встретили. Но это ничего не значит. Во-первых, её могли заметить по пути туда, в смысле, когда она к нам шла, во-вторых, кто угодно из дизайн-студии мог открыть дверь и увидеть наши спины, когда мы выходили на улицу. Да и пульсаровцев нельзя исключить. Хотя холл от двери их офиса не просматривается, кто-нибудь мог выглянуть из-за лестницы…
— Но ведь убийца не знал, что Ирен не сразу поедет домой. Как же он рассчитывал её перехватить, если, по идее, она должна была его обогнать?
— Если он добирался на машине, у него в любом случае была приличная фора. Ирен всегда только на метро ездила, в машинах её укачивало.
