чем рискует, она все равно хотела рассеять мои страхи!
9
Сколько Людмила себя помнила, она всегда ненавидела свою мать. Собственно, она и матерью- то её не считала, и в мыслях называла Таисью исключительно «этой тварью». Эта тварь вторглась в уютный мирок, где безраздельно царила маленькая Люся, и покусилась на её священное право повелевать и властвовать. Эта тварь едва не лишила родную дочь жизни. По милости этой твари Люся оказалась в больнице, где испытала настоящий шок, впервые столкнувшись с очевидным неуважением к своей царственной особе. Эта тварь имела наглость отказаться от дочери, выкинув её из своей жизни, точно ненужный хлам из чулана. Эта тварь навсегда вбила клин между Людмилой и отцом, отцом и бабушкой, превратила деда в великого молчальника, поселила в их доме тени скрытого несогласия и печали. Но одно достоинство Людмила, скрипя зубами, за ней признавала: эта тварь умела зарабатывать деньги.
В Люсину память навсегда впечатались те страшные времена, когда денег в доме вдруг не стало. Удар, нанесённый ей в тот день, когда бабушка отказалась купить приглянувшуюся внученьке безделушку, превзошёл даже потрясение, пережитое когда-то в больнице. Медсёстры и врачи были все же чужими людьми, их нежелание считаться с капризами юной пациентки могло проистекать от невежества, душевной нечуткости, грубости, скудоумия. Но родная бабушка, стараниями которой Люся от рождения уверовала в свою исключительность, в своё неотъемлемое право получать все лучшее в этом мире… Её отказ был равносилен крушению основ, катастрофе, революции! Поглядев в искажённое мукой лицо своего сокровища, бабушка села на корточки и, плача, объяснила, что КБ, где дедушка был заместителем директора, закрыли, дедушку отправили на пенсию, и этой пенсии вместе с папиной зарплатой и приработком едва хватает на самое необходимое.
Людмиле никогда не забыть, как завистливое восхищение подружек к обладательнице самых красивых нарядов, самых дорогих игрушек и настоящих золотых серёжек и колечек сменили злорадное презрение и откровенные насмешки. До конца жизни она будет помнить скривлённые губы воображалы Карины, взглянувшей на куклу Барби, подаренную Люське ко дню рождения, и обронившей: «Китайская дешёвка!» Унижения тех дней и паника, в которую поверг семилетнюю девочку один подслушанный разговор, ещё долго будут отзываться ночными кошмарами.
— Андрей, ты просто обязан что-нибудь предпринять! — взывала бабушка к отцу. — Ты представляешь себе, какое будущее ждёт Люсеньку, если мы не наскребём денег, чтобы отправить её в лицей? Куда она пойдёт, закончив дворовую школу? В швейное ПТУ? В кулинарный техникум? Лучшие преподаватели разбежались по лицеям и гимназиям, а оставшиеся недоучки способны загубить самый яркий талант. Неужели ты хочешь, чтобы твоя дочь всю жизнь влачила нищенское существование?
— А что ты предлагаешь, мама? Я и так работаю почти круглосуточно, без выходных и отпусков. Может, мне следует открыть собственный лицей? Но на это нужны гораздо большие деньги. Не говоря уже о коммерческих и организаторских способностях…
— Ты должен подать на алименты!
— Мама, у Таси инвалидность. На четвертушку от её пенсии даже упаковки бумажных носовых платков не купишь.
— Тогда поговори с Анной Сергеевной! В конце концов, она родная Люсенькина бабушка. Пусть сделает хоть что-нибудь для единственной внучки!
— Сколько, по-твоему, зарабатывает заведующая районным детским садом? Ты представляешь, чего стоит Анне Сергеевне содержать себя и больную дочь? По хорошему, это мне следовало бы помогать им деньгами.
Бабушка раскричалась, потом схватилась за сердце. Отец, который при всей своей бесхребетности упорно защищал «эту тварь», перепугался и, пока дед, шевеля бескровными губами, капал в рюмку капли, просил прощения и обещал что-нибудь придумать.
Но он так и не сдержал обещание. Денег на лицей они все-таки наскребли, но какой ценой! Картонные сосиски, на которые Люся раньше и не посмотрела бы, теперь в доме ели по праздникам. Чтобы ежедневно снабжать любимое чадо пакетом со скромным завтраком (бутерброд с копчёной колбаской, бутерброд с красной рыбкой и яблочко), бабушка изворачивалась, как могла. Пристроила деда сторожем на стройку, сама подрядилась продавать газеты по утрам, пока внучка училась. Собирала и осваивала убогие рецепты: плов из перловки и жира, самодельный плавленый сыр из несвежего творога, чечевично-картофельный рататуй. Распускала старые свитеры, чтобы связать Люсеньке обновку, перешивала свои платья и костюмы, перелицовывала пальто.
Людмила не помнила точно, сколько длился этот кошмар, эта беспросветная жизнь на грани нищенства. Тогда ей казалось — бесконечно. Но однажды позвонила «эта тварь» и попросила отца о встрече. Бабушка кипела от негодования, гадая, что ей понадобилось, прикидывая, какие новые беды злодейка навлечёт на их многострадальное семейство. А на следующий вечер папаша, вернувшись домой, вынул из кармана сто долларов — неслыханное по тем временам богатство! — и сказал:
— Тася устроилась на работу. Попросила меня открыть счёт, она будет переводить алименты.
— Сподобилась наконец-то! — проворчала бабушка, тщетно пытаясь скрыть смятение и радостное воодушевление, вызванные видом зеленоватой банкноты. — И что же, она каждый месяц будет платить столько, или это возмещение за все прошлые годы?
Бабушкины опасения оказались напрасными. Сумма, ежемесячно переводимая Этой Тварью на счёт отца, не снижалась, а, наоборот, росла. За год Людмила полностью восстановила утраченные позиции первой модницы и любимицы судьбы. Увидев роскошную ванную комнату и полупрозрачный фарфоровый сервиз для Барби (настоящей, американской), купленные по случаю окончания триместра, воображала Каринка позеленела от зависти и даже закусила губу, чтобы не расплакаться. На деньги Этой Твари Людмилу засыпали обновками, возили её на заморские курорты, наняли учителей по музыке и английскому. В доме начала появляться новая мебель, современная бытовая техника, деликатесы, которые теперь доставались не только ребёнку. Светлана Георгиевна приодела всех домочадцев и даже вставила себе и деду новые зубы.
Но все это, к Люсиной радости, не повлияло на бабушкино отношение к Этой Твари. Когда ежемесячные поступления от матери достигли тысячи долларов, она только поджала губы и зловеще покачала головой:
— Такие деньги честным трудом не заработаешь!
— Мама! — взвился папаша. — Ты не перестаёшь меня удивлять. Когда-то я считал тебя самой доброй, мудрой и справедливой женщиной на свете. Но с тех пор как… в общем, с тех пор как Тася ушла, тебя словно подменили. Ты же знаешь, какой она честный, порядочный человек, сама когда-то подшучивала над её чрезмерной щепетильностью! А говоришь такие чудовищные вещи!
— Честные и порядочные люди не калечат детей! Щепетильная мать никогда бы не бросила своего ребёнка. А уж чтобы ни разу не навестить брошенную дочь, чтобы никогда не прислать ей хотя бы паршивой открыточки ко дню рождения, нужно быть настоящим чудовищем!
— На твоём месте я бы не стал бросаться такими обвинениями. Неизвестно ещё, кто кого больше покалечил! Люська через три недели уже скакала, в «классики» играла, а Тася…
— Люсеньке было всего пять лет! Как ты смеешь!..
— Ладно, хватит! Сколько можно вспоминать эту историю! Даже если Тася одна во всем виновата, срок давности давно истёк!
— Истёк?! Да я никогда…
— Ты никогда не скажешь о ней доброго слова, что бы она ни делала, так? Не очень-то красивая позиция для человека, который живёт практически за её счёт! Или ты не заметила, что мы стали жить гораздо лучше, хотя ты бросила свои газеты, а я наполовину свернул добровольную каторгу по выращиванию «липы»? (Папаша подрабатывал, решая студентам задачи, рисуя чертежи, стряпая курсовые и дипломные работы.) Как, по-твоему, чьи деньги ты тратила, обновляя свой гардероб?
— Я имею на это полное право! Я ращу её дочь!
— Многие твои подруги тоже растят внуков, но не каждая покупает себе шубы на деньги невестки, обливая её при этом грязью!
Тут бабушка привычно схватилась за сердце, дед потянулся к уже приготовленному пузырьку с лекарством, а папаше опять пришлось каяться и просить прощения. Людмила от души презирала его за
