объявили, что посадка заканчивается. Вот, собственно и все. Я вернулась в Москву на розовом облаке, потом ездила с вами в Карелию, потом утешала себя мыслью, что за время нашего отсутствия хулиганы вытащили из почтового ящика его письма с обратным адресом, и он молчит, обидевшись на мое молчание. Сентябрь я терпеливо ждала, в октябре начала биться головой о стенку, в ноябре прозрела и возненавидела себя до такой степени, что однажды даже приладила к карнизу веревку.
— А мы-то не могли понять, что с тобой происходит! Ведь жили в одной квартире, вместе учились, ты все время была на виду, и вдруг в тебя точно бес вселился. Вчера еще была нормальной, а тут смотришь в стенку и от еды отказываешься! Без всякой видимой причины. Мы чуть не спятили. Извели расспросами всех, с кем ты общалась. Марк даже тетку свою, психиатра, притащил якобы в гости. Леша целыми днями таращился в потолок, свернув губы в трубочку. Генрих Машеньку на тебя пытался натравить, чтобы выяснила, что с тобой творится. Чего мы только не передумали! Когда ты без предупреждения слиняла в Питер, чуть морды друг другу не начистили — думали, опять кто-то из нас дурака свалял, как тогда, на втором курсе… Слава богу, ты человеком вернулась, а то дело кончилось бы смертоубийством. Хоть бы намекнула…
— Я не знала… Ведь горю я предавалась только в ваше отсутствие, а так старалась вести себя, как обычно…
Прошка даже фыркнул от возмущения.
— Старалась она! Мы от твоих стараний едва не поседели! Ну ладно, дело прошлое… Ты лучше скажи: почему ты решила, будто тебя бросили? Другая на твоем месте наверняка предположила бы, что произошла какая-то трагедия. Этот Роман мог погибнуть, покалечиться, попасть в тюрьму, заболеть, да мало ли что! Ты ведь больше никаких вестей от него не получала?
— Не получала. Но я все-таки не совсем потеряла голову. Когда он не появился в октябре, я начала прокручивать в памяти все его слова, жесты, взгляды, интонации. С памятью-то у меня, слава богу, все в порядке. И задним числом, не одурманенная его волнующей близостью, отчетливо увидела: это был спектакль. И даже не очень талантливый. Просто зрительница попалась темная.
— М-м, — промычал Прошка. — Да не переживай ты так! Думаешь, многие на твоем месте разобрались бы, что к чему? Тем более в первый раз… Кстати, а второй-то был?
— За кого ты меня принимаешь?!
— Ты хочешь сказать, что больше никого никогда не любила?
— Да! Именно это я и хочу сказать! И нечего изображать изумление! Пусть мне не хватило ума учиться на чужих ошибках, но на своих-то собственных учатся даже дураки! Или ты считаешь меня полной идиоткой?
— Нет, я считаю тебя трусихой.
— Кем?!
— Трусихой. «Пуганая ворона куста боится» — кто бы мог подумать, что эта поговорка про тебя?
— Ах, так?! — Я отпихнула Прошку задом, вырвала руку из рукава телогрейки, схватила несколько картофелин и соскочила с нашего насеста. — Я требую сатисфакции! Защищайся!
Вы пробовали играть в войну в полной темноте, кидая друг в друга «снарядами» на звук голоса или шорох одежды? Если нет, настоятельно рекомендую — очень увлекательная игра.
Прошка тоже нахватал картошки и покинул угол, где его легко было подбить. Издавая дикие вопли (нужно же было дать шанс противнику), мы перебегали с одного места на другое и швыряли свои снаряды. Время от времени приходилось прокрадываться к загончику и пополнять боеприпасы. В ходе боевых действий я дважды спотыкалась о невидимые препятствия и падала на землю, четырежды получила ранения в корпус, трижды в ногу и один — в голову. Но и противнику пришлось несладко. После одного особенно меткого выстрела раздался жалобный крик: «Ой-ой-ой! Ты все-таки поаккуратнее, так и без глаза можно оставить!» Несколько раз я слышала смачные шлепки картошки, ударившей во что-то мягкое, а звуки падения уже перестала считать. В последний раз Прошка свалился со страшным грохотом и запросил пощады:
— Стой! Я упал на какие-то банки и, по-моему, что-то разбил. Выхожу из игры — тут могут быть осколки, а я босой. Ого! Оказывается, у нас есть огурчики! Надо бы подкрепиться…
И вдруг сверху послышались какие-то звуки. Я затаила дыхание.
— Вернулись! — прошептал Прошка. — Ну, сейчас мы им устроим! Варька, набери картошки. А я угощу их огурчиками. Прямо в банке, мне не жалко!
Я подскочила к огороженному углу, набрала картофелин и отступила. Сердце колотилось как сумасшедшее. Вот открылась дверь в сени. Шаги. Вошли двое. Они, точно они! Грохот. Невнятное чертыхание. В щели над головой проникает свет. От напряжения я раздавила рукой один клубень. Снова грохот. По полу двигают что-то тяжелое. Потом крышка люка поднимается; наполовину ослепленная светом, я прищуриваю глаза и вижу темную голову, возникшую на фоне ярко-желтого квадрата.
— Пли!
В воздух взвивается моя картофелина и Прошкина литровая банка. Банка, не долетев до мишени каких- нибудь двадцати сантиметров, падает и брызжет во все стороны осколками. Картофелина поражает цель.
— Ох!
Голова исчезает и появляется снова. Мои глаза уже немного привыкли к свету.
— Привет, идальго! Мы очень рады тебя видеть. Прошка, ты забыл, что милиционеры не едят огурцов из банок?
После ухода Селезнева Сандра устроилась было на любимом диване, но вскоре с изумлением обнаружила, что стоит у раковины и домывает последнюю чашку. Более того — кухня сверкала такой чистотой, словно тут только что ударно потрудилась передовая бригада уборщиц от фирмы бытовых услуг. Сандра, занимавшаяся хозяйством только в случае крайней необходимости, не поверила собственным глазам и даже обошла свои владения — проверить, не притаилась ли где-нибудь армия домработниц, вооруженных тряпками и щетками. Но нет, кроме мерно вышагивающего по гостиной Леши, в квартире никого не было.
— Может, все-таки пройдемся по больницам? — предложил он, прервав свое хождение. — Ведь не исключено, что этот Сивоконь не имеет отношения к похищению Варвары и Прошки…
— Да, но если имеет, Дону, возможно, понадобится помощь, — возразила Сандра.
— Он ясно дал понять, что мы в помощники не годимся, — напомнил Леша. С ним лейтенант; в случае чего они обратятся в местную милицию.
Сандра задумалась. С одной стороны, ей ужасно не хотелось покидать зону слышимости телефонных трелей, с другой — она понимала, что молчание телефона может затянуться на долгие часы. За это время тревога, если они с Лешей не сумеют занять себя чем-нибудь полезным, доведет их до помрачения рассудка.
— Ладно, — согласилась она после некоторого дополнительного колебания. Давай обойдем несколько больниц, а потом позвоним Селезневу на сотовый. Хотя мы можем ему помешать, да?
— Можем, — подтвердил Леша. — Лучше время от времени звонить сюда или Луконину на работу. Думаю, лейтенант сообщит коллегам о своих осложнениях, если они возникнут.
На том и порешили. Сандра пошла переодеваться, а Леша взял телефонный справочник и устроился за столом выписывать адреса лечебных учреждений.
— Сандра! — позвал он через несколько минут. — Марк случайно не говорил тебе, куда они с Генрихом поедут?
— Нет! — крикнула она из своей комнаты.
— Как бы не вышло накладки… Вдруг мы выберем тот же район, что и они?
— Ничего, — успокоила его Сандра, заглянув в гостиную. — Если Марк с Генрихом уже опросят персонал больницы, куда придем мы, нам, скорее всего, об этом сообщат. Выпиши на всякий случай адреса в разных концах города.
Леша выбрал два района в противоположных концах линии метро. Начать обход решили с проспекта Просвещения. После четвертой по счету поликлиники сыщики приуныли. Несмотря на субботу, а может быть, именно благодаря ей травмпункты были переполнены. Десятки страждущих с переломанными или вывихнутыми конечностями, порванными связками и пробитыми головами наводнили кабинеты и коридоры.
