Пока мы выбирались из-за стола и тихонько собирали посуду, он принес подушку и плед, а потом, забрав у Дона шампанское, осторожно уложил его на диван и с материнской нежностью укутал пледом. Я ухмыльнулась, но тут же уставилась в противоположную стенку, чтобы Марк, упаси господь, не перехватил мой взгляд.
А потом мы расположились в гостиной и до поздней ночи в красках расписывали друг другу наши приключения.
Наутро, когда мы, заспанные и хмурые, выползли на кухню, чтобы хлебнуть кофе, выяснилось, что Селезнева и след простыл. Вместо него на подушке лежала записка:
«Простите, что испортил праздник. Обещаю исправиться. Сегодня же. Сандра, я звонил Пете и узнал от него о вашем доблестном подвиге. Передай Марку, Леше и Генриху мои восхищение и признательность. Я был не прав. В следующий раз, не задумываясь, возьму вас на ловлю самых опасных бандитов, если, конечно, вы согласитесь терпеть мое никчемное общество. Дабы хоть немного восстановить себя в ваших глазах, иду раскалывать Сарычева и Кузнецова. Когда вернусь, не знаю, но постараюсь, чтобы ваше ожидание не затянулось. До встречи — Дон».
Сандра повертела в руках листок с посланием и неожиданно объявила:
— Мы устраиваем прием!
Мы с Марком испуганно переглянулись.
— Какой прием?
— Грандиозный. Перестань смотреть на меня так затравленно, Варвара! Ты обещала сводить меня в ресторан, помнишь? Но часть бандитских денег растрачена, а вам еще нужно компенсировать дорожные расходы. Я же решительно настроена кутнуть. Мы должны позвать всех, кто участвовал в поисках. Кроме того, Прошка должен получить сочный бифштекс, который я ему проспорила. Короче, все одно к одному. Мальчики, допивайте скорее свой кофе и отправляйтесь за продуктами и напитками. Думаю, трех сотен долларов на расходы хватит.
— Может, не надо? — взмолилась я. — Может, ты устроишь прием после нашего отъезда?
— А кто будет готовить? Это ж прорва народу! Нет уж! Они разыскивали тебя, тебе и быть королевой праздника.
— Сандра, опомнись! Столпотворение в ограниченном пространстве вызывает у меня животный ужас. Ты хочешь все-таки вогнать меня в гроб?
— Ничего, разок потерпишь! Долго страдать тебе не придется, обещаю. Пока мы все приготовим, пока накроем на стол, уже стемнеет, а там, глядишь, вам и на поезд пора. Не упрямься, Варвара. Не так уж часто я тебя о чем-нибудь прошу.
Мы с Марком еще раз переглянулись и, горестно вздохнув, покорились судьбе. Довольная Сандра наспех допила кофе и засела за телефон — оповещать будущих гостей о званом ужине. Марк и Генрих помогли мне убрать со стола и потащили яростно упирающегося Прошку одеваться. Исполнительный Леша уже ждал в холле при полном параде.
Я, трясясь от злости, в два счета перемыла посуду и вывалила в мойку пакет картошки. (Все-таки мне не удалось отвертеться от чистки пресловутого овоща.) Сандра вернулась на кухню, когда я уже выгребала из раковины очистки. Она одобрительно посмотрела на плоды моих трудов и сказала, что картошки мало.
— Ты что, собираешься созвать весь город? — вскипела я. — Тут не меньше четырех килограммов!
— Вот я и говорю — мало, — невозмутимо ответствовала Сандра. — Но больше пока все равно нет, так что давай почистим морковь.
С этими словами она извлекла из холодильника трехлитровую банку с морковью и вытряхнула ее мне в раковину, после чего преспокойно улеглась на диван. Я засопела, как медведь, но промолчала. Устав Сандриного монастыря был изучен мною давно и досконально.
— Варька, — заговорила гостеприимная хозяйка, наблюдавшая с улыбкой, как я злобно орудую овощным ножом. — Пока тебя не было, Генрих рассказал историю пожара в Киеве. Скажи, неужели все это правда?
— Более или менее, если не принимать в расчет склонности рассказчика к приукрашиванию деталей. Ты же знаешь, Генрих и сказку о курочке Рябе способен превратить в захватывающий триллер. Словом, если он говорил тебе, будто мы, кашляя и задыхаясь в дыму, голыми руками сбивали пламя с одежды, сделай скидку на его богатое воображение.
— Но пожар-то был?
— Был. И забитая лестница, и толпа в коридоре…
— И ты совсем не испугалась?
— Шутишь? Да я чуть в штаны не наложила, когда услышала эти звериные вопли! Ты же знаешь: для меня нет ничего страшнее толпы, охваченной сильными эмоциями. Если я сумела напустить на себя хладнокровный вид, то только потому, что до смерти боялась спровоцировать взрыв. Ведь любая истерика с моей стороны могла превратить в беснующуюся толпу и нас четверых.
— Да, а в изложении Генриха эта история звучала, как красивая легенда… — Сандра помолчала, а потом спросила совершенно другим, каким-то незнакомым вкрадчивым, что ли? — тоном:
— Варька, а Дон-то твой — потрясающий мужик, правда? Скажи: неужели он ни чуточки не привлекает тебя как мужчина?
Я швырнула нож в мойку, уперла руки в боки и всем корпусом повернулась к подруге.
— Вы что, сговорились?! У меня складывается впечатление, будто каждая собака подозревает меня в тайном влечении к Селезневу! У тебя найдется ветхая простыня?
— Зачем тебе? — Сандра захлопала глазами.
— Хочу закупить ведро красной туши и изготовить транспарант с аршинной надписью: «Я НЕ СПАЛА, НЕ СПЛЮ И НЕ НАМЕРЕНА СПАТЬ С СЕЛЕЗНЕВЫМ!!!» Повесим над твоим подъездом перед съездом гостей! Потому как, если еще хоть одна зараза спросит меня о моих видах на Дона, я за себя не ручаюсь.
Сандра рассмеялась, встала с дивана и чмокнула меня в щеку.
— Ну-ну, не ершись! Я больше не буду. Давай постараемся сегодня обойтись без ссор.
Позже, когда вернулись увешанные сумками Марк, Генрих, Леша и Прошка и на кухне закипела работа, ссора все-таки состоялась, правда, не с Сандрой и не из-за Селезнева. Не помню уж, как всплыл этот сакраментальный вопрос: «Кто виноват?», но так или иначе он всплыл, и, по мнению Марка с Прошкой, главной и единственной виновницей всеобщих треволнений была… вы догадываетесь — кто?
Поскольку свои вздорные обвинения они предъявили, когда я крошила лук, дело едва не кончилось поножовщиной.
— Совсем сдурели?! — кричала я, размахивая ножом. — Скоро вы дойдете до того, что свалите на меня ответственность за падение Рима, гибель «Титаника» и убийство обоих Кеннеди! В чем моя вина? В том, что я случайно купила билет в один вагон с удирающими от мафии придурками? В том, что у Сандры соскочила пленка на той улице, где они окопались?
— В том, что дала треснуть себя по башке и запихнуть как багаж в машину, — заявил Прошка, скромно обходя молчанием собственное доблестное поведение в момент встречи с похитителями.
— Ерунда! — не согласился с ним Марк. — Это чересчур поверхностный взгляд. Причина всех Варвариных, а следовательно, и наших бед в ее вздорности. Если бы она не окрысилась на нас ни с того ни с сего и не помчалась очертя голову в Питер, ничего бы не произошло.
От ярости у меня перехватило дыхание.
— Ах, ни с того ни с сего?! Ах, я окрысилась?! А кто два месяца изводил меня идиотскими подначками, капризами и безобразными выходками? Кто вбил себе в голову, будто Селезнев — мой хахаль, и не желал слушать никаких уверений в обратном? Кто закатывал мне сцены и устраивал скандалы?
Я повернулась к дивану, призывая в свидетели Лешу, Генриха и Сандру, и едва не подавилась. Они сидели в одинаковых позах — откинувшись на спинку и сложив на груди руки. Более того, выражение всех трех физиономий тоже было одинаковым. Этим дурацким блаженным — от уха до уха — ухмылкам позавидовал бы любой цирковой клоун.
Марк с Прошкой, заинтригованные моим внезапным молчанием, тоже повернулись, после чего скандал иссяк сам собой.
Ближе к вечеру, когда готовые произведения нашего кулинарного искусства уже некуда было ставить, вернулся усталый, но довольный Селезнев. Мы вытряхнули его из куртки, силой притащили на кухню и
