отворачиваясь.
— А насчет своих трудов ты тоже не печалься, Эпифокл, — спокойно сказала Дидамия. — У меня ведь многое записано, и мы восстановим твои мысли и изречения в прежнем виде.
— Да… но на это может понадобиться много времени — год, годы? И потом, я многое мог позабыть… Впрочем… Неужели? — оживился Эпифокл и с мольбой посмотрел на Дидамию.
— Мы будем заниматься этим делом ровно столько, сколько понадобится, — кивнула Дидамия. — Надеюсь, что до тех пор, Эпифокл, пока мы не восстановим утраченное, ты не будешь торопиться нырять в кипящую лаву Этны? Да и моим ученицам такая работа тоже пойдет на пользу.
— Но… где же ты оставил Леонида? — снова спросила Филистина, лицо которой по-прежнему было белее мела. — На необитаемом острове? Среди ужасных дикарей? Где?
— Он не захотел пока сюда возвращаться, — вздохнул Эпифокл. — И сказал, что не вернется до тех пор, пока не отыщет Фаона и не построит новый корабль, гораздо лучше прежнего. Леонид просил передать тебе, Филистина, что однажды он приплывет к этому благословенному берегу, где, как он сказал, испытал больше всего счастья и нестерпимой боли одновременно… Слитно, друзья мои, заметьте, опять-таки слитно — и счастье, и боль, и страшные бедствия… Как все в нашей жизни, и теперь по этому поводу у меня имеются кое-какие новые мысли и соображения.
— А у меня скоро родится ребенок, — вдруг в наступившей тишине сказала Филистина. — Не смотрите на меня так. Я знаю точно, что родится сын — мой и Леонида. И я назову его Фаоном.
— Да, так и будет, — проговорила Дидамия и заботливо погладила нежную, белую руку подруги. — Но только ты теперь должна больше спать и есть гранатовых зерен. Мало того, что огненно-красными цветами граната любит украшать себя сама Афродита, но я слышала, что плоды содержат столько полезных веществ…
— Погодите, но неужели наш Фаон и правда утонул в море? — вдруг словно очнулась от затяжного сна Глотис, до которой только сейчас дошел весь ужас известия Эпифокла. — Но ведь он был совсем юный и красивый. Он так весело смеялся, быстрее всех бегал, играл в мяч…
И Глотис расширенными глазами испытующе посмотрела на Эпифокла, как будто желая упрекнуть его в том, что такой старик, как он, сумел спастись, а юному Фаону, который только начинал жить, почему-то не нашлось места в лодке.
— Но… никто не может вмешаться в волю богов, хм, хм, и никто из нас не знает своего последнего часа, — широко развел руками философ, как бы отвечая знакомым жестом одновременно и за себя, и за Леонида. — Так получилось.
— Нет, это неправда, — совершенно спокойно сказала Сапфо.
— Что — неправда? — уставился на нее Эпифокл.
— Все — неправда, — проговорила Сапфо. — Все, что ты, вы все здесь сейчас говорите, — неправда! Потому что слишком похоже на… стихотворение, нет, на песню, которую спели на много разных голосов. Невозможно поверить ни одному вашему слову. Я пойду, погуляю…
И Сапфо стремительно встала из-за стола и быстро покинула комнату.
— Но… Сапфо, кажется, пошла по дороге, которая ведет к Белой Скале! — испуганно воскликнула Глотис, посмотрев в окно. — Она может разбиться… да, как та моя ваза!
— Да, и к тому же сегодня на море такая буря! — подсказала подруге Гонгила.
И женщины испуганно переглянулись между собой.
Многие из них наверняка сразу же вспомнили слова Сапфо, которые она когда-то сказала в шутку Эпифоклу, — мол, для того, чтобы покончить жизнь самоубийством, вовсе не обязательно ехать так далеко, в Сицилию, а достаточно просто подняться на Белую Скалу и с нее броситься в море — как раз угодишь головой в бурлящую, кипящую белой пеной бездну.
И теперь женщинам было не до шуток — ведь Сапфо сама пошла в сторону Белой Скалы, и при этом у нее сейчас было такое лицо, такое лицо…
— Я побегу, догоню! — вскочила Глотис. — Ведь она мне говорила, говорила…
Глотис хотела вспомнить слова Сапфо о том, что ничего нет важнее жизни человека, которые сейчас, после известия о несчастье с Фаоном, показались девушке на редкость мудрыми и справедливыми, но от волнения она не могла их произнести.
— Нет, не надо, не ходи за ней, — остудила порыв Глотис Сандра. — Оставь Сапфо в покое. С ней сейчас не случится ничего дурного. Я знаю.
— Но… ведь там обрыв!
— У многих в жизни случаются обрывы, Глотис, но это вовсе не значит, что все падают вниз головой. Для кого-то Белая Скала — это, наоборот, то место, с которого удобнее всего начинать новый полет.
Глотис поглядела на Сандру — та была совершенно спокойна.
Лишь в глубине ее глаз загорелись два маленьких, желтых огонька, словно это были огни далеких маяков, которые дают морякам в бурю надежду на спасение.
И тогда Глотис снова села за стол, где старая Диодора придвинула к Филистине большое блюдо с гранатовыми плодами, тихо и ворчливо уговаривая женщину съесть хотя бы зернышко, чтобы в лице появилась лишняя кровинка.
А Сапфо и сама не заметила, как быстро взобралась на Белую Скалу, которая обычно казалась ей недосягаемо высокой, и чуть ли не вообще — неприступной.
«Зачем так высоко? Ведь вовсе не обязательно… — рассеянно подумала Сапфо, оглядываясь на необъятный простор вокруг себя. — А впрочем, все равно, значит, так нужно…»
Низкое, серое осеннее небо почти сливалось с бурлящим морем свинцового цвета, и они составляли одно единое пространство, в котором невозможно было различить ни верха, ни низа.
«Да, Эпифокл, ты прав — все слитно, одно и то же — и жизнь, и смерть», — мысленно попрощалась Сапфо с ученым, а потом по очереди с каждой из оставленных там, внизу, подруг.
На мглистом фоне неба перед мысленным взором Сапфо на мгновение появлялись и снова тут же исчезали дорогие лица, которые сейчас казались особенно, невыразимо прекрасными — Сандры, Филистины, Дидамии, Глотис, дочери, брата, родителей, верной Диодоры и многих других женщин и мужчин, которых она никогда больше на этом свете уже не увидит.
Было похоже, словно на небе загорались звезды — и близкие, и далекие, которые также медленно гасли.
Но потом вдалеке, за первым рядом, Сапфо стала различать лица тех, кого уже не было на этой земле, и слабым, сумрачным светом над горизонтом засиял монетный профиль мужа Керикла, а потом — Анактории, маленькой Тимады, Фаона…
«Значит, Анактория тоже там, с ними, — догадалась Сапфо. — И Фаон — ведь он совсем не умел плавать».
Нет, когда-то Сапфо не поверила купцу, который принес известие о гибели корабля, на котором Анактория должна была приплыть к берегам Лесбоса.
Не поверила, хотя купец так и сыпал какими-то именами и вслух подсчитывал потери своих барышей, так как на этом судне кто-то должен был доставить ему с Сицилии партию сукна.
И только сейчас Сапфо поняла, что купец действительно говорил правду, и она больше никогда в жизни не дождется, и не увидит своей Анактории, впрочем, так же, как и Фаона.
Никогда не дождется.
Но какой смысл ждать? Ведь для того, чтобы с ними встретиться, достаточно сделать всего один шаг с обрыва, и тоже превратиться в кипящую волну.
«И тогда мы навсегда с Анакторией и с Фаоном будем вместе, слитно! — подумала Сапфо и почувствовала себя по-настоящему счастливой, словно наконец-то нашла решение очень трудной, запутанной задачи.
Сапфо посмотрела вниз — море сегодня было бурное, тревожное, и то там, то здесь появлялись в волнах барашки пены.
В какой-то момент Сапфо вдруг показалось, что это вовсе не пена, а просто из воды призывно выглядывают то седая голова Анактории, то светлые, рассыпчатые кудри Фаона, и они машут ей из пучины руками, молчаливо зовут к себе.
И еще морские волны показались сейчас Сапфо великим множеством свитков — такого количества
