– Вот сюрприз так сюрприз, – произнесла Ром таким напряженным голосом, что казалось, он вот-вот сорвется.
Она бросила быстрый взгляд вначале на левую руку Гэйба, а потом на мою.
– Что же, что привело вас сюда? – Она чмокнула нас, приветствуя, как полагалось. – Марвин, это Стефани и Гэйб, у нас еще есть время, – прокричала она из прихожей. – Даймонды уже едут сюда. Мы собираемся пообедать в клубе.
– О, мы не намеревались вам мешать, – произнес Гэйб, запинаясь. – Мы были у отца Стефани и заехали на минутку. – Вот лжец.
– Ради Бога, ты же мой сын, как ты можешь мне мешать? Может быть, ребята, вы присоединитесь и пообедаете с нами? О Боже, вы только посмотрите на меня! – Она схватилась за голову, внезапно осознав, что до сих пор не сняла бигуди.
Не ожидая нашего ответа, она направилась к своей спальне. Во время ее краткого отсутствия Гэйб прошептал:
– Почему бы не сказать им после обеда?
– Ни за что! Ты тянешь время. Богом клянусь, Гэйб, я никуда не пойду, пока ты не поговоришь с ними!
– Но сейчас они торопятся. Момент неподходящий, – проговорил Гэйб сквозь стиснутые зубы.
– Поверить не могу. – Я даже пожалела, что я не надела остроносых туфель!
– Не хотите ли выпить чего-нибудь холодненького? – спросила Ром, возвратившись из спальни с накрашенными губами и взбитыми волосами.
– Нет. А где отец?
– О, он как раз обувается. Пообедаете с нами, да?
– Конечно.
Хватит! Какое нам дело до обеда! Скажи им! В прихожей появился Марвин.
– Привет, дети! – Он потряс руку Гэйба и поцеловал меня в щеку. В его присутствии я почувствовала себя лучше. – Так вы пообедаете с нами и с Даймондами?
– Почему бы и нет?
Чего он ждет? У меня было такое ощущение, что мы участвуем в детской игре «гонки на трех ногах»: что шнурки нашей обуви связаны между собой, и мы спешим к финишу, но при этом тянем друг друга в разные стороны. Впрочем, я предпочла бы бег в мешках. Я бы выиграла, натянула бы мешок на голову Гэйба и как следует его отколошматила.
– Может, вы присядете на секунду?
Вот сейчас придет черед самого трудного. С чего начать? Когда сообщают скверные новости, обычно просят присесть, словно присутствующим грозят обмороки.
– В чем дело? – спросила Ром, демонстративно взглянув на часы. – У нас правда нет времени. Даймонды...
– Ромина, мы вполне можем присесть, – оборвал ее Марвин, садясь и оправляя брюки.
Ром знала, что сейчас произойдет, и хотела потянуть время.
– Вы уверены, что не хотите выпить чего-нибудь холодненького?
Казалось, целую минуту Гэйб стоял молча. Я выдавила из себя извиняющуюся улыбку, жалея, что он не держит меня за руку.
– Вы помните, сколько хлопот и забот у нас было, когда мы пытались назначить дату свадьбы. Нам стало казаться, будто свадьба важнее нашего брака, и мы хотели, чтобы вы двое первые услышали от нас...
– Вы назначили новую дату свадьбы? – с надеждой перебила Ром.
– Мы не хотели, чтобы вы узнали от других людей, и не хотели говорить вам по телефону. – Гэйб взял меня за руку. – Мы поженились в субботу.
Я прикрыла глаза и стала ждать. Я ожидала взрыва. Я тихонько открыла один глаз, потом – другой. Возможно, они не расслышали, что сказал Гэйб? Они продолжали сидеть, не меняя позы. Никто не потерял сознания. Наступило затишье перед бурей. Я в этом не сомневалась!
– Не могу сказать, что мы удивлены, – жизнерадостно произнес Марвин. – К этому все шло. – Вообще-то теперь следовало бы обнять нас и поздравить.
– Конечно, мы все равно хотим отпраздновать свадьбу приемом, когда вам будет удобно, – добавил Гэйб, – и не принимайте наш поступок на свой счет. Просто все это превратилось в настоящий сумасшедший дом. Пожалуйста, не считайте, что мы хотели досадить вам, здесь нет ничего личного.
– Конечно, нет! – подтвердил Марвин, не поднимаясь.
Ром словно бы ждала еще чего-то, потирая подушечкой большого пальца накрашенные ногти.
– И какого числа вы поженились? – резко спросила она.
Ряд солдатиков-морщин возле ее губ напрягся в ожидании. Ну, давайте, говорите! Я готова ко всему; и пусть мой наряд не вводит вас в заблуждение.
– Какого числа? – повторил Гэйб, охваченный легкой паникой. Мы не придумали, какого числа. Двадцатого мая. Двадцатого мая. Двадцатого мая! Нам пришлось поспешно отсчитывать дни от вторника назад. – Не помню. Какое число было в субботу?
– Так вы даже числа не запомнили?
– Пятого. Пятого августа, – вмешалась я, все еще сомневаясь в точности своих подсчетов. – В прошлую субботу, когда вы куда-то уезжали. Мы хотели вам позвонить, – ну да, уже несколько месяцев как хотели, – но потом решили: лучше вы первые узнаете об этом, и от нас лично. – Чтобы у вас больше не было повода для ругани.
Нас выручил звонок в дверь. Дик и Арлин Даймонд махали в окно рядом с передней дверью.
– Пожалуйста, ничего никому не рассказывайте, – быстро сказал Гэйб, – мы больше пока никому не сообщали.
– Вы же заезжали к отцу Стефани, – сказала Ром, даже не двинувшись, чтобы открыть дверь. – Вы хотите сказать, что ничего ему не сообщили, пока были у него? – Может, ей и казалось, что у меня обычный макияж, но я-то знала – это боевая раскраска.
Я сжала руку Гэйба.
– Нет, – солгал Гэйб. – Возле его дома не было машины, поэтому мы решили ехать прямо к вам, а потом вернуться.
Мы и близко-то к дому моего папы не подъезжали! Это все Гэйбово вранье. Что-что, а врать он умеет. Марвин открыл дверь и впустил Даймондов. Объятия, рукопожатия, поцелуи.
– Как вы здесь оказались? Какой приятный сюрприз!
Вскоре мы с Гэйбом уже сидели в машине, следуя за автомобилем Марвина и двумя парами в нем на обед, который вовсе не входил в наши планы. За обедом, конечно же, не будет тостов, не будет легкой беседы, а далее произойдет неизбежное: перед сном Ром прильнет к Марвину в слезах, повторяя: «Неужели я такая ужасная мать, что сын женится тайком от меня?» А я буду засыпать на Манхэттене в объятиях Гэйба и, в свою очередь, спрашивать его: «Неужели я такая ужасная жена, что твои родители совсем за тебя не рады?» Никому из нас никуда от этого не деться.
Такова уж человеческая натура: мы всегда надеемся, что дальше будет лучше, пока наше здоровье и внешность не начнут сдавать. Так и во взаимоотношениях: я постоянно находила все новые и новые аргументы в пользу того, что будущее непременно будет лучше настоящего. Когда я толстела, то убеждала себя: скоро я похудею и стану чувствовать себя отлично. А когда худела, то твердила себе: нужно накачать мускулы и поправить мышечный тонус, а еще подкопить денег и обновить гардероб. Мне было не по себе в собственной коже, пока какой-нибудь мужчина не говорил мне, как эта самая кожа сияет. Я страдала от заниженной самооценки и обострения синдрома под названием «Дальше будет лучше». Я бежала навстречу светлому будущему, не задумываясь о том, какие миражи создаю перед собой.
Наши с Гэйбом отношения в будущем улучшатся, считала я, поскольку его родители начнут воспринимать их серьезно. Они станут обращаться со мной, как с членом семьи, а не как с рыжей чужачкой, склонившей их сына к противозаконному сожительству. А Гэйб постепенно преодолеет синдром Питера Пэна, вырастет и превратится в мужчину, такого, который носит хорошо начищенные туфли с кожаными шнурками, читает газеты и не боится честности. Я искренне верила: нужно только «перетерпеть» происходящее сейчас, ну как боль перед финишной чертой. Наши взаимоотношения требовали
