восприятии; но они воплощали жизненную силу, мощь этого мира. Силу, которой в нужной степени пока могла управлять только она.
«Пусть только мое заклинание подействует! Пусть только оно не окажется слишком сильным!»
Поднялись облака пыли, и именно поэтому она решила использовать как основу свое обволакивающее заклинание. Фонон мог думать, что она решила уничтожить чудовище, но Шарисса не смогла бы этого сделать. Она не была одной из Тезерени и потому лишила бы Лохивана свободы — если бы ей это удалось.
Лохиван, на уме у которого явно была лишь жажда крови, не обращал внимания на то, как пыль все более и более толстым слоем оседает у него на теле. Тезерени, однако, решили обратить это в преимущество. Теперь, когда глава клана находился в безопасности, они использовали мечи. Один из них нанес удар и попал Лохивану в руку. Тот попробовал ухватиться за лезвие, но промахнулся.
— Остановитесь! Убейте его, только если вам придется это сделать! — крикнул Баракас. Такое решение вряд ли понравилось воинам, но они подчинились.
К этому времени Лохиван понял: что-то не так. Драконья морда искривилась в зверином гневе, и он со смертельной ненавистью взглянул на единственный, как ему казалось, источник этой неприятности.
— Шарис-с-са!
Из-за его крика она почти утратила сосредоточенность. Если бы ее не настолько утомила скачка, заклинание было бы завершено. А так по мере приближения к его концу волшебнице приходилось труднее и труднее, и каждая секунда напоминала об угрозе.
— Шарис-с-са! — Он с трудом, замедленными движениями направлялся к ней. Сначала она подумала, что глаза обманывают ее, но затем поняла, что он и в самом деле испускает сияние. Лохиван боролся с заклинанием.
— Нет! — Она бросила на заклинание все оставшиеся у нее силы.
Уродливая фигура застыла на месте — глиняная статуя зверя, впавшего в ярость из-за того, что не смог расправиться хотя бы еще с одной, последней жертвой.
— Хвала Дракону Глубин! — прошептал Баракас.
— Вы могли бы поблагодарить и Шариссу! — пробормотал Фонон.
Волшебница облегченно улыбнулась и едва не упала на руки эльфу.
— Мои силы были почти на пределе!
Один из воинов пошел взглянуть на потерявшего сознание товарища. Другие ждали около покрытой серой коркой фигуры, подняв мечи и повернув головы в шлемах в сторону своего господина.
— Что нам делать, отец? — спросил Геррод, все еще сидевший верхом на своем дрейке.
Баракас посмотрел на него, на Лохивана — а затем на Шариссу. Его голос вначале дрожал, но он быстро преодолел постыдную слабость.
— По седлам. Всем. Немедленно.
— А как поступить с убитыми, государь? — спросил один из воинов.
— У нас нет времени ими заниматься. Запомните их имена — и этого будет достаточно, чтобы они обрели бессмертие.
Шарисса покинула Фонона и подошла достаточно близко, чтобы тихо шепнуть Баракасу:
— Заклинание не навечно удержит его здесь. Он становится все сильнее и сильнее… а его тело к тому же и увеличивается.
— Задержит ли его заклинание достаточно надолго для того, чтобы мы успели отъехать далеко отсюда?
— Должно задержать, но…
Повелитель Тезерени повернулся и медленно направился к своему дрейку.
— Тогда это вес, что мне нужно знать.
Геррод подъехал к Шариссе и Фонону, по бокам от него шли два дрейка с пустыми седлами. Он подал поводья эльфу и сумрачно улыбнулся Шариссе.
— Не проси, чтобы я объяснил это решение. Я, пожалуй, удивлен точно как же, как и ты.
Раненому Тезерени помогли усесться на дрейка. Своей рукой ему придется заняться по дороге. Другой воин, теперь пришедший в сознание, нуждался в том, чтобы кто-нибудь из собратьев помог ему править дрейком, но в целом, похоже, чувствовал себя прилично. К тому времени как Шарисса уселась в седло, остальные были готовы продолжать путь. Баракас направил последний долгий взгляд на все еще неподвижную фигуру, а затем дал сигнал трогаться.
За горизонтом их ждала крепость со своими тайнами.
Глава 20
Когда они оказались неподалеку от стен крепости Тезерени, возникло ощущение, что они прибыли и чересчур рано, и чересчур поздно.
— Ворота открыты, — сказал им Фонон, когда они находились еще довольно далеко от крепости. Его глаза были намного зорче, чем у остальных. Когда-то для враадов было бы пустяком приспособить зрение к своим надобностям, но ни одному из них и в голову не пришло даже упомянуть об этом — настолько непредсказуемым сделалось колдовство.
— Я не слышу ничего, кроме щебета птиц на деревьях, — добавил Геррод. — В крепости тихо.
Шарисса взглянула на Баракаса — его руки до такой степени натянули поводья, что было удивительно, как они еще не лопнули. Она видела, что повелителя Тезерени охватило непреодолимое желание как можно скорее въехать в ворота крепости и увидеть, что же постигло его Империю, но его удерживала та самая привычка к дисциплине, которую он же и воспитал у клана. Ни один воин не помчится сломя голову навстречу опасности, если только он при этом что-то не задумал.
Солнце нового дня едва взошло над горизонтом. Никто не заговаривал о трагической борьбе Лохивана с самим собой, опасаясь увидеть то выражение, которое возникало на лице Баракаса при малейшем намеке на это происшествие. Кроме того, пора было подумать о том, что ожидает их впереди — и о том, не стоит ли повернуть дрейков и направиться прочь.
— Всем оставаться вместе, — наконец пробормотал Баракас. Он начал погонять своего дрейка, но Шарисса потянулась в его сторону и положила руку на его плечо. Он обратил к ней почти невидящие глаза.
— Предложение… и просьба.
— Какие?
— Темный Конь. Здесь он поможет нам — особенно когда узнает, что я обязательно войду внутрь, невзирая на его протесты. Так будет лучше всего для нашей общей безопасности.
— Хорошо.
От неожиданности она заморгала, увидев, как он взял висевший на седле ящик и положил его на колени. Легкость, с которой ей удалось его убедить, одновременно и тревожила, и радовала ее. За последние несколько дней необузданный нрав Баракаса во многом смягчился. Предугадать, на что он способен в его нынешнем состоянии, было невозможно. Однако она поклялась, что до поры до времени будет помогать ему, и это обещание нарушать не собиралась.
Себе самой Шарисса опять призналась, что ей и в самом деле хочется узнать, что произошло, — при условии, что после этого она останется в живых.
Темный Конь, выскочивший из ящика, на этот раз оказался существом чрезвычайно покорным. Он не кричал, не бил по земле копытами, не рыл в ней борозд, чтобы продемонстрировать свою ярость. Он… вел себя нерешительно.
— Что… что на этот раз, повелитель драконов?
— Темный Конь!
Шариссу ошеломила покорность в его голосе. В Темном Коне осталось почти так же мало решимости, как и в главе Тезерени. Ее сочувствие к Баракасу исчезло почти полностью, когда она задумалась о том, каким же наказаниям он подверг вечноживущего.
— Шарисса. — Темный Конь низко опустил голову, предпочитая не смотреть ей в глаза. Его ледяные синие глаза показались ей более тусклыми, чем раньше.
— Все ли с ним в порядке? — тихо спросил ее Фонон. — Мне кажется, что нам самим придется защищать его.
