Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

¹⁹ Увидев двух возлюбленных своих, хитрец подкрался сзади,
одной глаза руками он закрыл, как будто бы играя,
другую — ловко шею изогнув — поцеловал он быстро в щеку,
и женщина вторая замерла, победу торжествуя.

²³ Над ложем любви тишина разлита, влюбленные в ссоре ныне:
давно уж наскучила им немота, но нежность с гордыней спорит.
И вдруг приоткрылись в улыбке уста, во взоре блеснула радость,
в объятье слилась молодая чета, и смех разрушил молчанье.

²⁸ Глаза мои радость таят в глубине, хоть брови я хмурю грозно,
и губы — в улыбке, и щеки — в огне, хоть голос звучит сурово,
мурашки бегут и бегут по спине, хоть сердцу велю быть твердым;
удастся ли гордой прикинуться мне, когда я его увижу?

²⁹ Задетая в чувстве своем в первый раз, совета подруг не слыша,
не зная, как словом и жестом сейчас презренье выказать мужу,
жена молодая из лотосов-глаз слезу за слезой роняет,
и льется прозрачный поток по щекам меж влажных локонов темных.

³¹ Сверкая перстнями и перлами, украсившими шею,
в шелка одетая, браслетами позванивая тонко,
к нему ты шествуешь торжественно, как в громе барабанов.
Так что ж, наивная, пугливая, ты вся дрожишь от страха?

³⁴ Она молода, но смущаюсь лишь я, как будто я стал девицей,
и груди ее, словно ноша моя, меня истомили тяжко,
и бедра ее, говорю не тая, мешают походке легкой,—
о, чудо! — как часть своего бытия, влачу я чужое бремя.[191]

³⁶ Когда ты, желаньем хмельным обуян, гордячке кусаешь губы
и брови ее, словно плети лиан, в притворном сомкнулись гневе,
но очи подернул блаженства туман, — ты а?мриту, друг, вкушаешь;
а боги по глупости весь океан вспахтали для этой цели.

³⁷ «Усни бестревожно, коль спит твой супруг!» — сказав мне, ушли подруги,
и я осторожным касанием губ уснувшего стала нежить,
но дрожью всей кожи он выдал мне вдруг, что в ложной затих он дреме,
и вмиг уничтожил мой стыд и испуг всем тем, чем на ложе можно.

³⁸ Одним движением бровей я прежде гнев свой выражала,
стремясь простить тебя скорей, в улыбке открывала губы.
И что же? — стала я иной, когда любовь ушла из сердца:
ты на коленях предо мной, а гнев меня не покидает.

³⁹ «О молчащая, смилуйся! Взгляни на молящего!
Никогда ты, о нежная, так сильно не гневалась!» —
он просил онемевшую, глаза опустившую,
на него не глядевшую, в слезах утопавшую.

⁴⁰ Озноб ее кожу до боли обжег, объятием стиснуты груди,
любви изобильный живительный сок омыл ей нагие бедра.
«Довольно, о дерзкий… не будь так жесток…» — бессильно она лепечет.
То — явь?.. Или все — сновидений поток?.. Иль встреча души с душою?..

⁴¹ Одежд коснется муж — она лицо стыдливо опускает,
в объятьях он сожмет — она пугливо в сторону отпрянет,
услышит смех подруг — застынет вдруг и станет молчаливой;
терзает жгучий стыд супругу молодую после свадьбы.

⁴³ Вся страсть его ушла; любимый, как чужой, проходит мимо;
бесценной я была, теперь я ничего уже не стою.
Я горю моему и днем и ночью предаюсь, подруга.
Не знаю, почему на сто частей не разорвется сердце!..

⁴⁴ Им, встречу славящим, исплакавшим глаза в разлуке долгой,
таким заманчивым и благостным весь день казалось ложе,
но все же вечером не ласками супруги утешались,
а бесконечную и сладкую вели во тьме беседу.

⁵⁰ «Скажи, почему ты тонка и бледна? Дрожишь и так слабо дышишь?
Быть может, больна? Ты белей полотна!» — пытает жену владыка.
«Моя худоба мне природой дана!» — худышка ему сказала
и — в страхе, что хлынет рыданий волна, — неслышно  ступая, вышла.

⁵⁷ «Что значит, любимая, гневный твой взгляд?» — «О нет, я гляжу без гнева!»
«Мне больно… Не я ль пред тобой виноват?» — «Вины твоей нет, владыка».
«Так что ж ты рыдаешь все ночи подряд?» — «Кто видит мои рыданья?»
«Да я, твой любимый!» — «О, слов этих яд! Меня ты не любишь больше!»