От молнии мне зажигать светильник в обители скорби! Тоске предаваться на миг — свободного духом удел. Вот память — азартный игрок тасует былое, как будто В кумирне гляжу на богов, бродя из придела в придел. Не бойся невзгод бытия. Оно — мотылька мимолетней, Что вспыхнул, кружась над свечой, твой мир озарил и сгорел. Отвага и мужество где? Они от меня отвернулись. Довольствуюсь малым? О нет! Я слаб, оттого — не у дел. В израненном сердце моем желанья томятся в оковах. О Галиб, я стал их тюрьмой! Навек им положен предел. * * * Свиданья те, которыми я жил, — где? Дни, ночи, месяц, год, что сердцу мил, — где? Не время нынче для утех любовных. Прелестный взор, что мне теперь постыл, — где? Пушок приметный над губой румяной И родинка, что мой будила пыл, — где? Навеянное памятью раздумье, Чей ход изыскан был, а стал уныл, — где? Для слез не напасешься крови сердца! Пора, когда я не был слаб и хил, — где? Любви азартным играм дань, как прежде, Платить я перестал: избыток сил — где? Я поглощен загадкой мирозданья: Мой дух среди бесчисленных светил — где? Телесной мощью оскудел ты, Галиб! Где равновесье членов, гибкость жил — где? * * * Сделай милость, позови меня — и вернусь я тотчас, право! Я — не прошлое, которому не дано такое право. Головы поднять не в силах я, но привык сносить обиды. В оскорбленьях изощряется зря соперников орава. Где предел твоей жестокости? Попадись мне чаша с ядом — И, клянусь тебе свиданием, будет выпита отрава! * * * Откройся мне за чашею вина когда-нибудь, Не то покину я тебя спьяна когда-нибудь. Не зазнавайся, если ты судьбою вознесен: С хребта стряхнет счастливца вышина когда-нибудь. Меня вином поили в долг. Я повторял себе, Что праздника дождусь, — хоть жизнь бедна, — когда-нибудь. Печали песни — для души услады высшей нет! Саз[474] жизни отзвучит, замрет струна когда-нибудь. Не лезть красотке в толчею! Ломись навстречу к ней! Везде напористость, Асад, нужна когда-нибудь. * * * Неужто в раю виночерпий тебе пожалеет вина За то, что ты чашу хмельную испил в этой жизни до дна? Кто лучшим из рода людского терпеть униженья велит?[475] За то, что презрел человека, был изгнан Творцом сатана. И чей это голос небесный[476] вливается в чанг[477] и рубаб[478]? Душа разлучается с телом, когда запевает струна. Где времени конь остановит свой бег — угадать не дано. Поводья в горсти не зажаты, не вдеты стопы в стремена. Творенье с Творцом нераздельны, а если начну различать — От сути его удаляюсь, и правда своя мне темна. Как должно понять созерцанье?[479] — задам я мудреный вопрос, Ведь зримое, зрящий и зренье — три грани, а сущность — одна. Слагается жизнь океана из многообразия форм. Что значат в отдельности капля, и пена, и даже волна? Нескромная! Под покрывалом от взоров таишься зачем? Стыдливость жеманна. Кокетство — другая ее сторона. Ты в зеркало смотришься, даже накинув густую чадру. Неужто краса мирозданья не полностью завершена? Отмечено тайны печатью все то, что мы явным зовем, А те, кто во сне пробудился, по-прежнему пленники сна. В одном убежден я: коль скоро Творцу сопричастен Али[480] , О Галиб, ему поклоняясь, душа моя Богу верна. * * * Создатель двух миров считал один из них блаженным. Неловко было спорить с ним другого мира жителю. Познанья каждая ступень — пристанище усталых. Но как нам жить, не отыскав дороги к вседержителю? Хоть жаль хиреющей свечи участникам пирушки, Но если впрямь горенье — жизнь, что делать исцелителю?
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату