Европейская поэзия XIX века

ИМПРОВИЗАЦИЯ НА БОРТУ Перевод Е. Аксельрод

Вот-вот и ночи белые уйдут,
И мрак поднимется из вод пролива,
И волны громко песню заведут,
Что зреет тихо и неторопливо.

Вот-вот и замутится окоем,
Взлетит над морем, с ним простившись, птица.
Забудется природа долгим сном,
Придет пора и песням измениться.

Пока же ночь, прозрачный свет даря,
Укрыла море крыльями своими.
Пока же золотым перстом заря
Над кронами свое выводит имя.

И нашу лодку движет бриз ночной,
Она легка, как странник беззаботный.
Нас бог зари ссудил златой казной
И песнею, звенящей и свободной.

Мы воздадим ему огнем вина,
Его восславим гимном в час румяный.
А срок придет — нас поглотит волна,
Как Шелли[126] — воды сумрачной Тосканы.

В ЧАСЫ ОДИНОКОГО БДЕНЬЯ Перевод Е. Аксельрод

В часы одинокого бденья
канал мне о чем-то журчит,
врываясь в мои сновиденья,
когда я дремлю наяву.

Не прерываема дробью копыт,
тянется суток цепочка;
канала прозрачная строчка
в безмолвье одна не молчит.

Бывает, так к двери закрытой
подходит певец наугад
и песнею полузабытой
затворника в сети влечет.
Искусно личины срывает с утрат
тот странник, певец тот незваный;
невидимо старые раны
у пленника кровоточат.

Следит он в окно потайное
за облаком в красном огне,
что катится в небо ночное
и шепчет домам о любви.
Певец, если б знал ты, что видится мне
Все то, что мне струны открыли,
и все, что они утаили,
храню наяву и во сне!

* * *

«Венеции спящей невнятица…» Перевод Е. Аксельрод

Венеции спящей невнятица,
слышу я плеск ее вод,
их жалобы, стоны,
их говор бессонный,
когда набегут и откатятся
снова под мост, на простор.
Так зыбки они, невесомы,
как те сиротливые гномы,
сходившие с мраморных гор
процессией траурной по двое в ряд,