Проходит год, второй идет.Кокетка — ни в какую.Уперлась — хоть ты расшибись!Кричит ему бесстыже:«Катись ты в Ковентри, толстяк!»(Хоть Страуд много ближе.)И он катил под скрип колес,Упорен и беззлобен:Непредсказуем путь любвиИ трясок от колдобин.Бедняк ослаб и побледнел,Он таял, точно свечка.Ему хотя бы нежный взгляд,Единое словечко!«О Мэри, глянь: я сух и тощ,Вконец от страсти сгину.И не женат, а потерялПочти что половину».Но нет, не трогают мольбыНи глаз ее, ни слуха.А Джона ветром долу гнет,Крылом сшибает муха.Он даже больше не тощал,Усохнув до предела.И понял Джон, что он смешон,А жить смешным не дело.Опасен водный рацион,И вы в него не верьте:Бедняга Джон лишь воду пил —И допился до смерти.Приходит Мэри поутру,А к ужасу красотки,Торчат из бочки во двореЛишь мокрые подметки…Есть слух, что бродит Джонов духОкругой, безутешен.Но кто поверит, чтобы ДжонБродил по свету пешим?
От песен, от скользкого пота —В глазах растекается мгла.Работай, работай, работайПчелой, заполняющей соты,Покуда из пальцев с налетаНе выпрыгнет рыбкой игла!..Швея! Этой ниткой суровойПрошито твое бытие…У лампы твоей бестолковойПоет вдохновенье твое,И в щели проклятого кроваНевидимый месяц течет.Швея! Отвечай мне, что можетСравниться с дорогой твоей?..И хлеб ежедневно дороже,И голод постылый тревожит,Гниет одинокое ложеПод стужей осенних дождей.Над белой рубашкой склоняясь,Ты легкою водишь иглой,—Стежков разлетается стаяПод бледной, как месяц, рукой,Меж тем как, стекло потрясая,Норд-ост заливается злой.Опять воротник и манжеты,
