Европейская поэзия XIX века

сонетов книги объединены в циклы, посвященные разным векам и странам. Героями «Трофеев» часто оказываются не центральные фигуры истории, а лица второго плана или вовсе безвестные. Эредиа отбирает те моменты мифа и подлинного события, которые позволяют ему не только передать «дух эпохи», но и ощутить саму ее плоть в мелких и тем не менее исполненных смысла подробностях. В словесной живописи, в искусстве владения труднейшей формой сонета Эредиа достигает высокого мастерства.

АНТОНИЙ И КЛЕОПАТРА Перевод И. Чежеговой

С высоких стен дворца они вдвоем глядят:
Сменился душной мглой заката жар кровавый,
И режет дельту Нил волною мутно-ржавой,
В стремленье на Саис[312] не ведая преград.

И Римлянин забыл походы и солдат,
Без боя взятый в плен любовною отравой;
Он тело гибкое египтянки лукавой,
Ликуя, чувствует сквозь холод медных лат.

Пред ним ее лицо белеет в прядях темных
Надушенных волос, ее зрачков огромных
Завороженный блеск, застывший взлет бровей…

И видит Триумвир в темно-зеленом взоре
Продолговатых глаз — всю необъятность моря,
В их искрах — призраки бегущих кораблей[313].

PONTE VECCHIO[314] Перевод М. Волошина

Антонио ди Сандро[315], ювелиру

Там мастер-ювелир работой долгих бдений,
По фону золота вправляя тонко сталь,
Концом своих кистей, омоченных в эмаль,
Выращивал цветы латинских изречений.

Там пели по утрам с церквей колокола,
Мелькали средь толпы епископ, воин, инок;
И солнце в небесах из синего стекла
Бросало нимб на лоб прекрасных флорентинок.

Там юный ученик, томимый грезой страстной,
Не в силах оторвать взгляд от руки прекрасной,
Замкнуть позабывал ревнивое кольцо.

А между тем иглой, отточенной, как жало,
Челлини молодой, склонив свое лицо,
Чеканил рукоять тяжелого кинжала.

FLORIDUM MARE[316] Перевод М. Бронникова

Разлившись по холмам, курчавый сенокос,
Волнуясь и шумя, стекает вниз со ската;
И профиль бороны схож с остовом фрегата,
В далекой синеве поднявшим черный нос.

Лиловый, розовый, то медь, то купорос,
То белый от валов, бегущих, как ягнята,
Громадный Океан, под пурпуром заката,
Лежит весь в зеленях, как луговой откос.

И чайки, следуя за мчащимся приливом,
На золотую зыбь, идущую по нивам,
Крутясь и радуясь, бросались с вышины;

А ветерок, дыша медвяным ароматом,
Рассеивал, летя, в беспамятстве крылатом
Воздушных бабочек по цветникам волны.