Прокоп.
— Согласен! Пусть будет капитан Заброда, — поддержал его Званцев.
Фрол поднял голову, внимательно посмотрел на всех воспаленными, усталыми глазами:
— Но имейте в виду, что у меня казенные деньги. Двенадцать тысяч. Зарплата на весь покойный батальон…
— Неужели? — деланно удивился Прокоп. — Разве до сих пор не сдали?
— Кому?
— Ну мало кому можно сдать? Сколько времени прошло, как вы прятались с деньгами в порту во время бомбежки. Помните?
— Да ну тебя к бесу! — огрызнулся Фрол. — Хоть ты не кори. Это деньги другие. Те я давно роздал. Тогда еще жив был мой батальон…
— Значит, согласны?
— С чем?
— Ну чтобы командование шлюпкой принял капитан медицинской службы Заброда.
— Медицинской службы? — удивленно спросил Фрол и хотел уж было возразить, но Журба сразу нашелся:
— Да. Капитан медицинской службы будет нашим командиром, а вы, папаша, его заместителем… По финансовой части, значит, раз у вас казенные деньги… Согласен?
— Пусть. Это не шутка, ребятки, если четверо в море и больше никого нет… Так я говорю или нет?
— Так, папаша… — ответил ему в тон Заброда,
— Фрол Акимович меня зовут, — проговорил Каблуков.
— Очень приятно, — продолжал Заброда, — я буду в первую очередь врачом, а врачи, как вы знаете, Фрол Акимович, не очень крутые командиры. На этом и помиримся. Компас и карта у вас есть?
— Нет, — глухо сказал Фрол.
— Запасы пищи?
— Три банки рыбных консервов, — доложил Прокоп.
— Хлеб и сухари?
— Нет.
— А вода?
— Нет и воды…
— А как же вы плыть думаете? — с отчаянием спросил Заброда.
Все молча взглянули на занятый врагом берег. И в этом взгляде стояла грусть и невыразимая боль.
— Что же вы думаете? — опять тихо спросил Заброда. — Ну, я захватил флягу воды. А дальше что будет?
Он хотел кричать и возмущаться. Но вовремя сдержал себя и только махнул рукой.
— Наш выход в море был настолько неожиданным, что некогда было думать, товарищ капитан, — медленно выговаривая слова, объяснил Фрол Каблуков. — Я хотел уже стреляться, но тут нашлась эта шлюпка. Какая-то добрая душа оставила ее на моем пути! А потом они оба под руку подвернулись. Тоже собирались пустить себе пулю в лоб. А ты разве не хотел, товарищ капитан?
Павло вынул пистолет, разрядил его, показал последний патрон.
Над морем выкатилось большое горячее солнце. Зной становился все нестерпимее по мере того, как солнце поднималось в зенит, затопляя жаром все вокруг: и море, и землю, и воздух.
На берегу бешено застучал пулемет, словно кто-то загремел тяжелыми сапогами по железной крыше. И еще не утих его грохот, как первые пули длинной очереди зловеще засвистели возле шлюпки и вокруг нее выросли фонтанчики вспенившейся воды.
— На весла! Вперед! — громко скомандовал Павло и, схватив палку, что есть мочи начал грести.
Пулеметные очереди с берега ложились все ближе и ближе, но и шлюпка не стояла на месте, а быстро шла вперед, разрезая задранным носом свежую волну. Гребцам хорошо было видно пламя, вылетавшее из пулеметного дула, ясно слышны выстрелы, но пули ложились теперь от них все дальше и дальше, и скоро шлюпка вырвалась из смертельной зоны обстрела.
Сильно утомленные еще там, на земле, не имея во рту ни крошки хлеба, ни капли воды вот уже второй день, гребцы тяжело дышали, не в силах разогнуться. Перед глазами замелькали желтые искры, а им показалось, что это залитое солнцем море слепит их. Кровоточащие ладони невыносимо горели, моментально вскочившие большие волдыри тут же лопнули. Намокшая за ночь одежда дымилась на солнце.
— Может, весла подсушить? — спросил Фрол. — Жарко…
— Отставить радоваться! Они засекли нас, — бросил через плечо Заброда, не разгибаясь. — Теперь в покое не оставят…
И не успел он закончить фразу, как на берегу заговорила пушка, и большой снаряд, просвистев над их головами, разорвался в море перед шлюпкой, прямо по их курсу. Высокий столб воды вырос на гладкой поверхности моря, взмахнул вверху белым султаном.
— Лево руля! — крикнул Заброда.
Шлюпка качнулась и резко изменила курс. Но новый снаряд нагнал ее, разорвавшись совсем близко. Гребцов сбросило волной на дно шлюпки, и водяной столб накрыл их с головой. Солнце вдруг закружилось в небе и стало падать в какую-то мутную пропасть. Словно его подхлестнули кнутом и оно превратилось в гигантскую юлу, которая в бешеном темпе начала свой стремительный бег по небу.
Жалобно вскрикнул Званцев, схватившись за грудь:
— Кровь! У меня кровь…
Шлюпка была до краев залита водой, и Фрол Каблуков крикнул:
— Шлюпка пробита. Мы тонем… Спасите!
— Замолчи! — крикнул на него Заброда. — Где каски? Вычерпывай воду!
Прокоп пошарил руками под водой, подал ему каску, вторую — Фролу, себе выхватил кастрюлю. Стали выплескивать воду за оба борта. Тупо, бешено, уже и не поглядывая на берег. Шлюпка ушла далеко в море, и желтые скалы только чуть виднелись в сизом тумане.
Званцев стал бледен, вял и все ниже оседал в воду на носу шлюпки, словно его клонило ко сну. Осколком снаряда его ранило под лопатку, и он чувствовал, как горячая кровь течет по спине, заливая поясницу. Чувствовал, но терпел, стиснув зубы.
— Крепись, браток, — просил его Павло. — Вот вычерпаем воду, и я тебя перевяжу. Мигом перевяжу, не волнуйся, голубь…
Вода в шлюпке больше не прибывала.
— Значит, цела? — спросил Заброда.
— Цела! — радостно выкрикнул матрос Журба, стирая мокрой ладонью густой пот со лба.
— Я боялся, что ее пробило, — вздохнул Павло. — А она, вишь, цела.
— Слава тебе господи, — тихо отозвался Фрол, кусая мокрые усы.
— Ты что, папаша, в бога веруешь? — спросил Прокоп.
— Не твое дело, — буркнул Фрол. — Каждый человек во что-то верует. Тот в бога, а тот в черта. А я в счастье верую. Вот оно и спасло нам шлюпку, наше счастье…
Когда из воды показались обе банки, а затем и железные запаянные баки с воздухом, установленные для того, чтобы шлюпка не тонула и сохраняла равновесие во время шторма, Павло Заброда сполоснул в море руки и принялся перевязывать Званцева.
Он положил его грудью на носовую часть шлюпки, задрал на затылок сорочку и слегка промыл края раны морской водой. Потом достал из кармана два бинта и стал перевязывать рану. Она была неглубокая, под самой лопаткой, но больно откликалась на каждое движение. В клинических условиях такая рана не страшна, здесь же, в море, без медикаментов и чистых перевязочных материалов, она вызывала у врача тревогу. Заброда не сказал об этом Званцеву, наоборот, успокоил его:
— Мелочи. К свадьбе заживет. Только ты не двигайся, лежи тихо… Можешь и сидеть, но не вертись… Вылечим…
