У врача он долго ожидал очереди. Павло был почти у двери, когда в кабинете поднялся крик и врач с руганью вытолкнул за порог старую, немощную женщину, которая перед этим ожидала приема вместе с остальными больными. Женщина упала, и Павло кинулся ее поднимать. Она плакала, эта седая старая женщина, которая годилась, наверное, в матери врачу. Павло ужаснулся, но, вспомнив, где он теперь находится, молча стиснул зубы и ничего не сказал. Только побледнел.
Сдерживая злость, коротко объяснил врачу, кто такой, что болит. Турок, даже не дослушав, грубо бросил:
— Так что же тебе нужно? Ешь, и все, раз долго голодал.
Павло вскипел, но сдержался, объяснив:
— У меня болен желудок, очевидно, пониженная кислотность. Мне нужен анализ желудочного сока. Немедленно!
Врач равнодушно взглянул на него и сказал:
— Если ты сам врач, так и делай что хочешь. Я не обязан…
— Мне рецепт нужен. Соляная кислота и пепсин, — не сдавался Павло.
Врач выписал рецепт и протянул его Павлу, даже не взглянув на него.
Павло выбежал из кабинета весь разгоряченный, его трясло от злобы. На улице он услышал, что его зовут:
— Рус! Рус!
Павло оглянулся. Солдаты из лагерной охраны бежали к нему с винтовками, к которым были привинчены блестящие острые тесаки, словно собирались взять его в плен.
— Где бродишь, нахал? — закричал командир. — Тебя приказано доставить в лагерь живым или мертвым!
— Что случилось? — удивился Павло.
— Там увидишь. Комендант тебе покажет, как шляться везде, — пригрозил капрал. — Да из-за тебя нам с самого утра покоя нет. Солдаты с ног сбились, пленные спин не разгибали. Там такое творится…
— Ого! — весело подмигнул Павло. Он знал, что капрал ругается для формы, чтоб напугать солдат. А вообще он добрый парень. Павло уже хорошо присмотрелся к нему в лагере.
— Так что же случилось? — спросил он.
— Депеша пришла, и мы все утро драили казарму, чистили мундиры и пришивали новые пуговицы. Нужники мыли. Чтоб все блестело, как в мечети. Да разве ты, большевик, это понимаешь? Тебе хоть кол на голове теши…
Капрал посадил в свою пролетку Павла и двух солдат. На вторую сели остальные, и они что есть мочи понеслись в лагерь. Так и влетели на полном скаку в лагерные ворота. Даже часовые шарахнулись в стороны.
Посередине двора стоял легковой автомобиль. Павло сразу узнал его. Такие машины ездили в Москве и Ленинграде, в Киеве и Севастополе. Везде, где бывал Павло на своей родной земле. Он и сам не раз на них ездил. Что ж тут долго раздумывать? Это же они приехали. Они! Наконец-то…
И, забыв сразу о капрале и часовых, Павло выскочил из пролетки и побежал к машине. Он бежал что есть сил, широко разбрасывая руки, словно перед ним был родной дом в Сухой Калине, а за порогом этого дома суетилась у печки мать. Вот она услышит сыновний голос, бросится ему навстречу, но от радости не добежит и упадет на пороге, тихая и счастливая, в слезах.
На радиаторе автомобиля трепетал на ветру маленький красный флажок. На нем золотая пятиконечная звезда, серп и молот. Все, как и там, в родной стороне. И врач Заброда вдруг остановился перед этим флажком, рванул ворот, оголив грудь, словно ему жарко стало, словно на этом флажке он увидел капли крови своего народа.
Павло стоял у радиатора знакомой машины как каменный, не сводя глаз с этого флажка. Вот ветер подул сильнее, флажок весело затрепетал огненным телком, напомнив, как трепещет девичья лента, когда невеста идет приглашать людей к себе на свадьбу. И жар пионов под окнами отчего дома напомнил, и душистые яркие настурции.
Шофер дремал, сидя за рулем, устав, наверное, от дальнего пути. Павло не спеша подошел к нему, тихо, как ребенок, спросил:
— Это вы?
— Мы, — откинулся на сиденье шофер.
— Из нашего посольства?..
— Да…
— А откуда родом?
— Тула, — не спеша сказал шофер и спросил: — А вы тот моряк?
— Он. Он самый, — обрадовался Павло.
— Так вы поспешите. Вас ждет старший советник посольства. С ним представитель турецкого правительства. Ну и далеко же они вас загнали…
Немного в стороне стоял автомобиль с турецким флажком, возле него прохаживались три жандарма.
Павло обошел их и бросился к бараку.
— Стой! Не туда! — закричал ему капрал. — В канцелярию коменданта!
Павло застегнул на груди шинель, расправил плечи и, чеканя шаг, направился в канцелярию. Прямой, стройный, как и в былые времена, хотя чужая одежда немного скрадывала его флотскую выправку и удалую поступь.
В канцелярии у стола сидел советник советского посольства и перелистывал какие-то бумаги. Представитель турецкого правительства стоял в стороне, возле окна, что-то приказывал уставившемуся на него стоящему навытяжку коменданту.
Павло все тем же строевым шагом приблизился к послу.
— Военврач третьего ранга санитарного управления Черноморского флота Павло Заброда.
Советник рывком поднялся, выбежал из-за стола, обнял Павла и трижды поцеловал. Павло припал к его плечу и заплакал. Не мог сдержаться. Горячие слезы сами брызнули из глаз.
— Приветствую вас, товарищ капитан, приветствую. Вот мы и встретились.
Советник усадил Павла на стул и сам устроился напротив у стола.
— Мы давно узнали, что вы в Турции, но разыскать никак не могли, — сказал он.
— Откуда же вы узнали? Кто вам сказал?..
— Видите ли, Павел Иванович, — объяснил советник, — на корабле, который подобрал вас, было много людей. Эти люди разъехались по всей стране и стали рассказывать о советском моряке, который тридцать шесть дней был в море без хлеба и воды. Одна провинциальная газета даже напечатала об этом обширный рассказ очевидца и поместила ваше фото. Жаль, что я не захватил с собой эту газету. Ну, ничего, будете в посольстве, я вам ее покажу. Вы там словно с креста сняты… А как теперь здоровье?..
— Теперь лучше. Я все время писал вам. Наверное, писем восемь послал…
Советник вопросительно посмотрел на турка:
— Восемь писем? Странно. Мы ни единого не получили…
Турок неуверенно пожал плечами, извиняюще улыбнулся:
— Почта. Во всем виновата почта…
— Но я еще одно послал. Совсем недавно, — вырвалось у Павла. — Это уж не могло пропасть…
— Ну, хватит об этом, — остановил его советник. — Давайте познакомимся ближе.
Он подал Павлу служебное удостоверение. Павло прочитал: «Старший советник посольства СССР в Анкаре Иванов Константин Захарович». И немного ниже собственноручная подпись известного советского государственного деятеля.
Павло с облегчением вздохнул и стал доставать свои документы. Он выкладывал на стол какие-то обрывки бумаги, насквозь пропитавшиеся солью и затвердевшие, на них трудно было что-либо разобрать. Советник осторожно брал их в руки, боясь дохнуть, чтоб не разлетелись прахом. На дипломе он прочел только номер и еле заметную фамилию Павла на вкладыше, где были проставлены оценки. Павло положил перед ним также выцветшее в морской воде фото Оксаны, на котором теперь только тускло блестели глаза и темнела тяжелая коса.
