— Хорошо. Мы пошлем вашу статью, — пообещал советник. — Теперь ждите решения из Москвы. Я думаю, после битвы на Волге турки не будут вас задерживать…
Он отвез Павла в лагерь и тепло распрощался с ним, высказав надежду, что они еще встретятся в посольстве перед отъездом Павла на Родину.
Машина покатилась под гору и уже давно исчезла в долине, а Павло все еще стоял у лагерных ворот, растревоженный, растроганный и онемевший от счастья, которое только что свалилось на его голову. В одной руке он сжимал пачку московских газет, в другой — пакет со старой одеждой. Владелец магазина думал, что Павло оставит все это ему. Нет! Павло сохранит эту одежду, привезет ее на родную землю и покажет морякам, в чем он переплыл Черное море, в чем он ходил здесь, на горькой чужбине.
Одетые в белые снежные шапки, стояли молчаливые кипарисы и чинары, склонились к земле отяжелевшие от снега ветви айвы. Возле гимназии резко звякал колокольчик, созывая учеников на урок. На базаре отчаянно ревели ослы. А у подножия горы возвышался зеленой стеной сосновый лес, где ночами тоскливо завывали шакалы. Море теперь было далеко, но Павло, казалось, чувствовал его широкое и свободное дыхание, потому что там, за морем, лежала его родная взлелеянная бессонными ночами земля.
Павло даже не услыхал, как к нему подошел Атанас и тихо и долго, словно на страже, стоял за спиной, И лишь когда Атанас положил ему руку на плечо, Павло оглянулся и увидел болгарина.
— Ох, Атанас, какое мне счастье привалило! Ох, какое счастье! — выдохнул одним духом Павло.
— А что я тебе говорил? Я знал, что так будет. Знал! — радовался и Атанас. — Они получили твое письмо?
— Получили. Спасибо тебе. И посол благодарил. И все, все наши люди будут тебя благодарить, Атанас, когда я им расскажу…
— Значит, едешь?
— Еду. Скоро уеду. Придут документы — и поеду.
— А за мной никто не приедет… У нас свой Гитлер сидит — царь Борис и его шайка, — грустно вздохнул Атанас. — А ты не забудешь меня?
— Ну что ты, Атанас?! Разве можно тебя забыть?
— Я тебе фото свое хочу подарить, чтоб не забыл. Я тут и написал на обороте.
Павло взял фотографию, на которой был снят Атанас в такой же турецкой шинели, без шапки. На обороте было написано на болгарском языке:
«Пролетарии от всички страни, съединявайтесе!»
На красному командир герой от литката при граде Севастополь пред 1942 година подаръвам за спомин на Павел Иванович Заброда от Атанаса Лалю Иванов род. от. с. Тюрлеш Габровско, България. Павел, помни черния живот в гор. Йозгат. Не забравяй Турция…»
— Не забуду. Нет, — сказал Павло, пожимая руку болгарину.
— Пойдем обедать. Там уже все тебя ждут. Пойдем скорее, — заспешил Атанас, потянув Павла в барак.
За столиком, сложенным из ящиков, сидели югославы и румыны, разложив на расстеленной газете угощение: хлеб, печеный картофель, вареное мясо, кукурузные галеты и селедку. Над всем этим богатством возвышались бутылка рома и две бутылки натурального вина. Где они все это, а особенно ром и вино, раздобыли, сказать трудно. Денег ведь у каждого было в обрез. Еле хватало от получки до получки. Когда Павло вошел, все встали и закричали ему «виват» и стали жать руки, поздравляя с таким счастьем. А к ним никто не приедет. Надо дожидаться конца войны. Но они счастливы и рады за Павла.
Сели к столу и стали ждать коменданта. Он прибежал очень скоро, вежливо поклонился Павлу, чокнулся с ним. А потом забрал его старую шинель и принес со склада новую. За это выпили еще по рюмке. Когда ром кончился, комендант ушел, попросив, чтоб никому не говорили, что он с ними выпивал.
Пленные почувствовали себя свободнее. Они снова и снова приветствовали Павла, выкрикивая слова: «Ленин! Москва! Кремль!..» И показывали ему на дощатые нары, где уже не было ни соломы, ни рваного брезента, а лежали новые матрацы, застеленные белыми простынями и шерстяными одеялами. На каждом одеяле — подушка в чистой наволочке. Пусть даст бог Павлу доброго здоровья. Чтобы он больше ни в море не тонул, ни в огне не горел.
Потом они все вышли на улицу и запели «Марсельезу». Но прибежал комендант и запретил петь. Пленные умолкли и разошлись.
С юга подул теплый ветер, принес острые запахи близкой весны. Потянулись дни ожидания. Все существо Павла горело от нетерпения. Он слонялся как неприкаянный. Рубил дрова, носил воду, копал с солдатами землю, подметал двор и барак, но даже в работе не находил себе забвения. Если не было работы, он с самого утра уходил на базар, чтоб хоть как-нибудь развеяться. Павло давно изучил до мельчайших подробностей продавцов и их нехитрый товар. Он видел большие ярмарки на Украине, куда съезжались колхозники многих сел на грузовиках, автобусах, велосипедах и мотоциклах. А тут крестьяне ехали на ишаках, шли пешком, неся на спине тяжелую поклажу. В их тележках даже колеса были, как и сама их жизнь, тяжелыми, старинными, из сплошного куска древесины без спиц и обода. Скрипучие, гремящие, громоздкие. Одежда домотканая, грубая. На ногах — лапти из сырца. Забитые все, запуганные. Перед каждым полицейским низко кланяются, богатому уступают дорогу. А ведь люди они работящие. Горько трудятся, не разгибая спины, не думая об отдыхе.
У нас парни и девушки идут весело, шумно, взявшись за руки, а тут такого не увидишь. Женщины и девушки закутаны с головой, только глаза блестят. Переходят улицу поодиночке, с каким-то страхом, словно убегают от напасти. И еще одно сказали Павлу: Турция такая бедная, что даже деньги свои печатает где-то за границей…
Вот так и ходил он в город каждый день, туда и обратно, только бы убить время. А оно, это время, тянулось неимоверно медленно. Уже и весна пришла. Уже и деревья стали отцветать, а документов на отъезд все не было.
Но вот однажды в лагере появился городской комендантский патруль и забрал Павла так неожиданно и быстро, что не дал даже доварить обед, не дал даже попрощаться с Атанасом: тот как раз ушел в лес по дрова, не было и других жителей лагеря. А комендант насупился, смотрит волком. Отобрал у Павла шинель. Как же так? За нее ведь заплачены деньги? Нельзя. Это воинское имущество. Так и уехал Павло, ни с кем не распрощавшись.
Военный комендант известил, что прибыли документы на выезд, и под конвоем отвез Павла на вокзал. Там купили ему за его же деньги билет, и поезд помчался. Но куда? Оказалось, что везут его не в Анкару, на что рассчитывал Павло, а в противоположную сторону. Заброда бросился к часовым, к офицеру, но те только пожимали плечами, делая вид, что не понимают его. Привезли в город Сивас, в другой виалет, и сдали новому коменданту.
— Вы опоздали. Поезд ходит раз в две недели, — объяснил комендант.
— Я прошу вас связать меня с советским посольством, — настаивал Павло. — У меня нет денег на билет…
— Не могу… Запрещено.
— Как запрещено? Я же газеты оттуда получаю. Вот, прошу, — Павло вытащил из кармана «Правду».
— Не имею права разрешить.
— Тогда сами свяжитесь. В советском посольстве должны знать, где я сейчас нахожусь и куда меня везут! — разгневанно сказал Павло, уже не сдерживая себя. И сразу подумал: «Еще завезут куда-нибудь и скажут, что я убежал. Разве им трудно?»
— Не имеем санкции.
— Так известите свое начальство, пусть оно свяжется, — решительно требовал Павло.
Комендант пообещал.
— А деньги? На что я буду жить? — не отступал Павло.
— В долг. Я скажу владельцу отеля, — решил комендант.
И снова грязная харчевня, два жандарма на посту, зарешетченное окно. Жандармы носят есть в эту каморку, а на улицу не пускают.
И снова скрипят деревянные колеса. Муэдзин протяжно кричит на минарете, призывая правоверных к
