столбовой дороги истории, не очень интересовала, так как не сулила никаких больших открытий.
Вместе с тем А. Уайли, Э. Шаванн, С. В. Бушель и Г. Девериа выступали как действительные дешифровщики неизвестного письма на материалах параллельных по содержанию (и звучанию) текстов, не имея других вспомогательных материалов. На этой стороне дела мы ниже остановимся подробней.
Второй тур тангутоведческих исследований косвенно оказался связанным с событиями августа 1900 года, когда в Китае развернулась борьба ихэтуаней, или, как долго именовались эти события в европейской литера
20 G. D е v е г i a. L'ecriture du royaume de Si-Hia ou Tangout. — «Memoires presentis par divers savants a l'Academie des Inscriptions et des Beles-letters». Ser. I. Т. XI. Part. I. Paris, 1898, c. 26–28.
21 S. W. Bushel. The Hsia-Hsia Dynasty of Tangut, their money and peculiar script, JChBRAS. Vol. XXX, 1895–1896, c. 141^160.
туре, восстание боксеров. Первого августа 1900 года войска восьми союзных держав — Англии, Франции, США, России, Германии, Японии, Австро-Венгрии и Италии — вступили в Пекин. В городе еще царил хаос, связанный с бегством правящего маньчжурского (цин-ского) двора и появлением иностранных войск, когда три сотрудника французского посольства в Китае — М. Морис, Ф. Берто и П. Пельо — в одном из переулков Пекина у пагоды Байта разбирали вороха брошенных кем-то бумаг и книг.
…Пагода Байта (Белая пагода) в наши дни выглядит скорее серой. Шестьсот лет она возвышается над одной из окраин Пекина и, обдуваемая ветрами, обмываемая дождями и прокаленная солнцем, потускнела от времени. Как и Лянчжоуская пагода, она давно уже не являет никаких чудес. В одно из апрельских воскресений 1964 года Е. И. Кычанову в составе группы советских стажеров довелось постоять у ее массивного основания и даже погладить рукой старый камень. Пока люди шли с ближайшей улицы по узкому переулку-ху-туну к пагоде, их окружила толпа ребятишек. Они показывали на группу русских и громко звали сторожа пагоды, непрерывно выкрикивая: «Сулянь лайла!» — «Советские пришли!». Заметим, что немногим более пятнадцати лет назад в Пекине очень часто европейцев звали «сулянь» — «советский». Сторож побренчал ключами в кармане, внимательно поглядел на большой замок на двери и сказал: «Закрыто». В пагоду никого тогда не пустили, а может быть, это действительно было не положено. Но это было очень досадно, ибо здесь, у ее подножия, была найдена знаменитая «Лотосовая сутра», ставшая важной ступенью в изучении тангутского языка. Так все и ушли не солоно хлебавши.
Итак, М. Морис, Ф. Берто и П. Пельо рылись в старых бумагах у подножия пагоды Байта. Здесь они и нашли (кто точно, неизвестно) книгу, написанную золотом на черно-белых листах бумаги некитайским письмом. Шесть глав книги, сброшюрованных «гармоникой», каждая глава отдельно, почему-то были поделены между Ф. Берто и М. Морисом. Будущему знаменитому французскому ученому-китаеведу П. Пельо не досталось ничего.
В руках Ф. Берто и М. Мориса судьба частей книги
Оказалась различной. Берто хранил свою долю нростб как реликвию. После его смерти вдова распродала главы рукописи разным лицам, и лишь по инициативе французской научной общественности музей Гюме выкупил главы, принадлежавшие Берто, и сохранил их для Франции.
М. Морис, отличный специалист по Китаю, не просто хранил свои книги как раритет, а изучал доставшиеся ему три главы сутры. Это он определил, что перед ним — текст буддийского канона, по гравюрам, которые сопровождали книгу, предположил, что это главы из известной «Лотосовой сутры», а затем еще более утвердился в своем предположении, когда обнаружил, что над текстом уже поработал до него неизвестный китайский дешифровщик. Около знаков письма Си Ся, сбоку, в некоторых случаях были написаны их китайские значения. Морис взял китайский текст сутры, с которого предположительно мог быть сделан тангутский перевод, и, опираясь на труд своего так и остающегося по сей день неизвестным предшественника, стал знак за знаком сличать тангутский и китайский тексты. Итоги работы были многообещающими. Морис установил значение или чтение в китайской транскрипции около трехсот тангутских знаков. Он сумел сопоставить грамматики языков и дать первые сведения по грамматике тангутского языка. В 1904 году Морис опубликовал свой «Предварительный вклад в изучение письменности и языка Си Ся». На одной из его страниц он выразил свое удивление по поводу того, что тангуты приобрели «основы своей религиозной литературы, а, может быть, также и принципы своего письма у народа, так отличного в языковом и расовом отношении, каковым являлись китайцы»22. Таким образом, Морис был к тому же и первым, кто, правда в предположительной форме, высказался за иероглифический характер тангутской письменности и указал на китайское письмо как на тот образец, которому тангуты следовали при создании своего письма. Роль труда Мори
22 М. G. М о г i s s е. Contribution preliminaire a l'etude de l'ecriture et de la lange Si-Hia. — «Memoires presentes par divers savants a l'Academie des Inscriptions… Ser. I, Т. XI. Part 2, Paris, 1904, c. 350.
ю Зак. 474
са в истории тангутоведения Должна быть подчеркнута особо, ибо он помимо определенного количества расшифрованных знаков дал науке первые достоверные сведения о характере языка (грамматические заметки) и о характере письма тангутов.
Правда, М. Морис не продолжил своей работы, он был загружен практическими делами, не имел под рукой других текстов, а после открытий, сделанных П. К. Козловым в мертвом городе Хара-Хото, принадлежащий ему текст утратил уникальность. В 1912 году Морис продал три принадлежащие ему главы «Лотосовой сутры» Берлинской библиотеке.
Так были пройдены первые две ступени на пути восхождения тангутоведения как специальной отрасли востоковедных знаний. И, вероятно, дело бы надолго застопорилось и свелось к многократному сличению указанных текстов и выявлению дополнительно расшифруе-мых отдельных знаков, если бы не удивительные находки, сделанные отважным русским путешественником по Центральной Азии П. К- Козловым в мертвом городе Хара-Хото.
При тангутах этот город назывался Эдзина — «Черная река». Мечта каждого тангутоведа — посетить его развалины в устье р. Эдзин-Гол, в первой части своего наименования сохранившей позабытое тангутское слово.
1372 год. Китайские войска новой династии Мин (1368–1644), пришедшей к власти на гребне волн народного восстания против монгольской династии Юань (1280–1367), изгнав монголов из Китая, стремясь обезопасить западные границы страны, переносят военные действия за его пределы, на территорию, ныне входящую в состав Внутренней Монголии. Здесь они постепенно продвинулись до оазиса Эдзина. «В пятом году Хунь-у [1372] командующий Фэн Шэн с войском дошел до Ицзинайлу. Защитник города генерал Баян- Тэмур сдался… Был захвачен его министр Чжан Цзя-ну и еще 27 человек, а также 10 тысяч с лишним голов лошадей и скота»23. «Китайцы при штурме, за* прудив один из рукавов Эдзин-Гола, отвели воду от
23 Цит. по: Е. И. Лубо-Лесниченко, Т. К. Шафранов-с к а я. Мертвый город Хара-Хото. М., 1968, с. 46.
Города и обрекли гарнизон и жителей на муки жажды. Гарнизон сдался, хотя, по преданию, части осажденных удалось уйти через брешь в стене». По сведениям, полученным от местных жителей П. К. Козловым, когда китайцы отвели воду, «вода потекла к югу, хара-хотос-цы частью перемерли, частью бежали в какой-то город Дугу, на этом жизнь города прекратилась. Пришельцы разграбили, разрушили и тоже были таковы» (Запись от 19 марта 1908 г.) 24. С севера на опустевший город постепенно наступали пески Гоби.
Местные кочевники боялись Хара-Хото. Китайский путешественник XVII века Лян Чжи-жэнь писал о Хара-Хото и его постройках, в частности о дворце правителя: «Хотя он и одряхлел, но, тем не менее, общие контуры его сохранились. Кочевники здесь жить не любят и лишь иногда со стадами кочуют в этих местах»25. Покинутый, безжизненный город внушал страх.
19 марта 1908 года (по старому стилю) группа из пяти человек во главе с П. К. Козловым вместе с двумя монголами-проводниками прибыла в Хара-Хото. Путешественников ошеломил вид покинутого города. Вот записи от 19–24 марта 1908 года из дневника Козлова:
«Тихо, одиноко, угрюмо, по сторонам ветер несет песок, взвеваемый к вершинам стены»; «С самого
