требования и готовы были на всякие жертвы для того, чтобы обеспечить себе содействие Пруссии. Но так как сами по себе они не располагали большинством против австрийцев, ультрамонтанов и крайней левой, объединенных общей ненавистью к умеренным либералам, то принуждены были купить поддержку левого центра ценою ряда уступок, которые быстро отняли у них непостоянные симпатии Фридриха-Вильгельма IV.
Гагерн, глава конституционалистов, стремившихся к объединению Германии, председатель парламента, открыто требовал предоставления собранию верховной власти: «Мы должны составить конституцию для Германии, для всей империи: права наши и нашу власть мы почерпнем в народной воле». Но эти горделивые заявления не соответствовали ни внутреннему убеждению оратора, ни фактическому положению вещей. В ожидании выработки окончательной конституции было организовано временное исполнительное правительство, и по предложению Гагерна имперским наместником, правящим империей, избрали брата последнего австрийского императора Франца I, эрцгерцога Иоанна (29 июня). Новый «имперский наместник» родился под счастливой звездой: внезапная популярность, приведшая к избранию его на этот пост, не имела за ссбой никаких серьезных оснований; под маской добродушной откровенности он скрывал много хитрости и расчета. Он постарался извлечь для себя и для своего дома все возможные выгоды из того положения, в которое его неожиданно поставила судьба. Найдя прекрасного помощника в своем министре Шмерлинге, он считал главной своей миссией борьбу с прусскими интригами, и не легко было выбить его с той позиции, которую он занял благодаря необъяснимой оплошности сторонников Фридриха-Вильгельма.
Впрочем, ввиду того, что большинство не приняло бы в тот момент проектов правого центра, серьезные вопросы были отложены, и собрание приступило к обсуждению «основных прав», которые должны были составить введение в конституцию. Тема была чрезвычайно широка. Ораторы касались в своих речах всех политических, религиозных, социальных и экономических вопросов. Так дело могло бы тянуться и несколько лет. А пока ораторы Франкфурта предавались своим риторическим упражнениям, революционный энтузиазм начал вокруг. них угасать. Июньские дни в Париже привели в ужас всех капиталистов, а разгром французских социалистов ободрил всех реакционеров. Монархи, опомнившись от первого испуга, искали опоры в партикуляристских предубеждениях[45] .
Франкфуртский парламент пользовался только лишь моральным авторитетом, и по мере того как народ от него отдалялся, а холодный рассудок брал верх над опьянением первых дней, власть его заметно уменьшалась. Он не располагал никакими материальными силами, у него не было ни собственных финансов, ни войска; когда он приказал войскам отдельных государств присягнуть на верность имперскому наместнику и прицепить трехцветную кокарду, то Австрия и Пруссия этому распоряжению не подчинились. Бессилие Франкфуртского парламента с особой яркостью обнаружилось в вопросе о герцогствах.
Волнение, вызванное в Шлезвиге и Голштинии жалованными грамотами Христиана VIII, еще усилилось после того, как датский король призвал к власти Эйдерскую партию, которая стремилась теснее связать Шлезвиг с датской монархией. Немецкие унитаристы, убедившиеся к тому времени в большинстве своем, что им придется порвать с Австрией, искали компенсации на Балтийском море. Не имея возможности поглотить Данию, они намерены были по крайней мере расчленить ее и связать оба герцогства более тесными узами. Таким образом, когда вследствие отказа Фридриха VII даровать Шлезвигу и Голштинии общую конституцию, в Рендсбурге составилось временное правительство, общественное мнение Германии решительно высказалось в пользу инсургентов. Франкфуртский парламент принял в свою среду выбранных Шлезвигом депутатов, а прусское министерство убедило Фридриха-Вильгельма послать в герцогства свою армию. Генерал Врангель заставил датчан отступить и занял южную Ютландию. Его успехи были скоро остановлены угрожающим поведением Швеции и вмешательством Англии, а особенно России. Николай I не мог предоставить Балтийское море Пруссии, а Фридрих-Вильгельм IV слишком нуждался в благоволении русского царя, чтобы не считаться с его желаниями. Притом лично он не очень сочувствовал восставшим, в которых видел главным образом революционеров; поэтому он благосклонно отнесся к жалобам прусских купцов, которым морская война причиняла огромные убытки, и согласился на заключение перемирия в Мальме. Этим перемирием военные действия были приостановлены на семь месяцев (26 августа 1848 г.).
Условия перемирия, которые, казалось, знаменовали оставление инсургентов на произвол судьбы и полный отказ Германии от Шлезвига, вызвали во Франкфуртском парламенте всеобщее негодование. К оскорбленному национальному чувству присоединилось опасение за дальнейшую судьбу самого собрания: Пруссия превысила свои полномочия, подписав без согласия парламента договор, касавшийся интересов всей Германии. Дальман, сделавший защиту немецкой национальности в герцогствах целью своей жизни, убедил собрание не утверждать перемирия. В этом вопросе от него отделились его друзья из центра, боявшиеся разрыва с Пруссией, но он был поддержан левой, которая отстаивала принцип народного верховенства. А имперский наместник смотрел без огорчения на конфликт, уменьшавший влияние Фридриха-Вильгельма IV. Собрание приняло большинством 17 голосов предложение Дальмана, которому было поручено составить министерство. Коалиция, давшая большинство голосов, состояла из слишком разнородных элементов, и сформировать из нее правительство было не легко; после трехдневных бесплодных переговоров Дальман отказался от возложенного на него поручения. Шмерлинг снова получил власть и добился от собрания ратификации перемирия (16 сентября). Это было тяжким ударом для парламента, фактическое бессилие которого ясно обнаружилось перед всем миром; республиканцы пытались воспользоваться моральным его банкротством, чтобы захватить власть, и взялись за оружие.
Министерство приняло свои меры: восставшие наткнулись на прусские и австрийские войска, спешно вызванные из соседних гарнизонов, и после боя, продолжавшегося несколько часов, принуждены были покориться (18 сентября). Баденские республиканцы, готовившиеся поддержать движение, были обескуражены этим быстрым поражением; им удалось захватить Лёррах и спуститься через Шварцвальд к Рейнской долине; но при Штауфене они быстро были рассеяны генералом Гофманом. Беспорядки, вспыхнувшие в некоторых городах центра и запада, были подавлены еще легче. Становилось очевидным, что революционная партия теряла почву под ногами; реакционеры, в течение последних месяцев начавшие организовываться, перешли в наступление. Оставив пока в покое Франкфуртский парламент, который с меланхолической вялостью продолжал предаваться академическим дискуссиям, они прежде всего приложили все свои усилия к укреплению правительственной власти в Австрии и в Пруссии. Им было ясно, что с момента, когда они станут господами в Берлине и Вене, Франкфурт окажется в их власти.
Революция в Пруссии. Учредительное собрание, открывшееся в мае в Пруссии, в большинстве своем состояло из умеренных; оно охотно последовало бы указаниям правительства, если бы последнее проявило хоть сколько-нибудь искренности и энергии. Но король уже раскаивался в сделанных им уступках; он не отказался ни от одного из своих предубеждений. В своей ненависти к реформам он опирался на старопрусскую группу — «маленькую, но могущественную партию», которой руководил генерал Герлах и которую энергично поддерживала королева Елизавета. В конце июля в Берлине под руководством Бюлова- Кумерова собрался съезд крупных землевладельцев, ставивший себе задачей защиту интересов дворянства; органом этого «юнкерского парламента» сделалась Новая прусская газета, получившая впоследствии столь громкую известность под именем Крестовой газеты. Вся страна покрылась «прусскими кружками», которые стали центрами реакционных вожделений. Теоретиком этой партии был Шталь, а самыми деятельными и влиятельными ее членами — Бисмарк, Зенфт фон Пильзах, Клейст-Ретцов, президент Людвиг Герлах, Штольберг, Вагенер, Массов, Нибур. Эта партия опиралась на ортодоксальное лютеранство и на Россию. Она охотно помирилась бы с конституционными учреждениями, но при условии, чтобы дворянству принадлежала преобладающая роль. Последовательно сменявшиеся у власти министры Кампгаузен, Ганземан и Пфуль не пользовались симпатией короля; они не могли представить палате ни одного из законов, введения которых она желала. Их бессилие принималось за измену, а поведение короля вынуждало большинство палат искать опоры в демократии. С другой стороны, буржуазия, обманутая в своих ожиданиях, не стала оказывать особого сопротивления радикальной партии, слишком слабой, чтобы захватить власть, но достаточно сильной, чтобы поддерживать шумную уличную агитацию.
Май и первые недели июня ознаменовались различными бурными манифестациями. В ночь с 15 на 16 июня несколько тысяч рабочих напали на арсенал и начали его грабить. Провинция была также неспокойна. В Швейднице бестактность и наглость губернатора привели к волнениям, закончившимся бойней. Палата приняла резолюцию, которой предлагала министерству поставить на вид офицерам, что они обязаны
