не обязана ли Финляндия своим процветанием тем жертвам, которые ради нее приносил русский плательщик налогов? Выло подсчитано, что расходы на государственные нужды, как то: двор, цивильный лист, министерство иностранных дел, военное, морское, в которых Финляндия должна была бы участвовать пропорционально своему населению, в действительности падали почти целиком на собственно Россию; что, например, бюджет военного министерства составлял 28 процентов русского бюджета и только 17 процентов финляндского, а до 1870 года — всего лишь 6–7 процентов последнего. С другой стороны, на весь контингент ежегодного рекрутского набора в России набиралось 33 процента рекрутов, а в Финляндии —11 процентов, и т. д. В конечном итоге, в вооруженной до зубов Европе Финляндия делала для своей защиты меньше, чем Швейцария или Бельгия, не говоря уже о могущественных военных державах. Кому она была обязана этим привилегированным положением, как не русским? Но финляндцы (говорили русские консервативные публицисты), вместо того чтобы выказать благодарность и широко открыть двери великого княжества своим великодушным покровителям, старались держать их на почтительном расстоянии. Высшие русские правительственные учреждения были переполнены финляндцами, они занимали важнейшие военные должности в русской армии и русском флоте, а русские могли занимать в Финляндии какие-либо должности и приобретать там недвижимость только при условии перехода в финляндское подданство или по специальному разрешению гельсингфорского правительства. Железная дорога между Петербургом и Финляндией была в руках финляндцев, и делопроизводство велось на шведском и финском языках; в нескольких километрах от своей столицы русские должны были подвергаться осмотру на финляндских таможнях, менять рубли, не имевшие хождения в Финляндии, на финляндские деньги, покупать финляндские почтовые марки, объясняться по-фински с чиновниками, упорно не желавшими говорить по- русски. Положение тем более оскорбительное, что граница, так настойчиво закрываемая, находилась именно в Выборгской губернии, где русские подписали Ништадтский договор [226]. Добровольно возвращая Финляндии это завоевание Петра Великого, Александр I бесспорно не желал превратить его в бастион, направленный против русской столицы. Из всего этого делался вывод, что акт Александра I был вследствие небрежности петербургских бюрократов неправильно понят или ложно истолкован финляндцами; что настало время тщательно пересмотреть так называемую финляндскую конституцию и более тесно связать великое княжество с империей.
Финляндцы в своих возражениях настаивали на ненарушимости актов 1809 года, изменить которые русское правительство не могло бы, не нарушая данного императором слова; они утверждали, что без согласия финляндцев нельзя ни изменять их законы, ни увеличивать их налоги. Впрочем, меньшая обременительность этих налогов достаточно объяснялась, по их мнению, разницей в положении обеих стран; такая маленькая страна, как Финляндия, с населением в два миллиона жителей, не претендовала на «мировую» политику; разве было бы справедливо, если бы финляндский налогоплательщик нес в одинаковой с русским плательщиком пропорции расходы по завоеванию Кавказа, Черного моря или Дальнего Востока?
Здесь не место решать, какая из этих двух противоположных точек зрения правильна. Можно сказать одно — что финляндцы несомненно были нравы, ссылаясь на уступки Александра I; но, с другой стороны, эти уступки, внушенные пренебрегавшим русскими интересами либерализмом, уже не соответствовали требованиям европейской политики, становившейся все более централистической. В самом деле, два миллиона финляндцев не имели права требовать от ста тридцати миллионов русских отношения, какого Бавария, например, не могла добиться от Пруссии при несравненно более благоприятных обстоятельствах. С течением времени финляндская автономия сделалась некоторым анахронизмом; для поддержания ее требовались осмотрительность и гибкость, которые финляндцы, возможно, проявляли не всегда. Когда имеешь два отечества, нужно остерегаться проявлять слишком исключительную любовь к меньшему из них.
Царствование Александра III, относившегося с такой суровостью к баронам и прибалтийской буржуазии, естественно, было не более мягким по отношению к финляндцам. Рескриптом 28 февраля (12 марта) 1882 года император, великий князь Финляндский, заверил своих финляндских подданных, что будет уважать их права, и в продолжение первых лет его царствования до 1890 года status quo сохранялось. Но начиная с этого времени в целом ряде мер проявилось намерение центрального правительства сблизить обе страны как в культурном, так и хозяйственном отношении. В Финляндии созданы русские гимназии, в высших правительственных учреждениях начали требовать знания русского языка. В 1891 году было постановлено, что вся официальная переписка между Петербургом и генерал-губернатором с одной стороны и генерал- губернатором и финляндским сенатом с другой — будет вестись на русском языке. Специальный комитет по делам Финляндии, учрежденный в Петербурге, однажды уже упраздненный (с 1826 по 1867 год), был совершенно закрыт. Почтовые ведомства обеих стран были объединены. Впрочем, финляндцы добились права сохранить собственные почтовые марки. Императорским указом была также установлена обязательность хождения бумажного рубля и копеек по курсу дня.
Все эти меры мало затрагивали внутреннюю жизнь Финляндии. Их значение заключалось главным образом в том, что ими финляндский вопрос ставился на очередь. Преждевременная смерть Александра III в Ливадии в 1894 году возложила на правительство Николая II заботу о принятии более решительных мер.
Николай II (1 ноября 1894 г.). Новому государю, родившемуся 18 мая 1868 года, было 26 лет. При своем восшествии на престол он был известен только своим путешествием по Азии в 1890 и 1891 годах, во время которого едва не был убит 11 мая 1891 года японским фанатиком. Совершенно непохожий физически на своего отца, от которого не унаследовал ни роста, ни колоссальной силы, он казался расположенным к более мягкой политике[227]. В действительности же, за малыми исключениями, режим остался прежним. Со дня своего восшествия на престол новый император манифестом объявил своим подданным, что он не отклонится от принципов Александра III, и состав высших сановников не был обновлен. Самые важные перемены, внесенные в этот состав, касались только министерства иностранных дел, которым после смерти Гирса руководил князь Лобанов, потом граф Муравьев и, наконец, с 1900 года — Ламздорф. Немногие перемены, дроисходившие в других министерствах вследствие смерти или отставки, не имели никакого политического значения.
Продолжение политики Александра III. Итак, правительство, как и прежде, было враждебно всяким либеральным реформам. Тверское земство, осмелившееся в своем адресе новому государю намекнуть на конституционное, преобразование, получило строгий выговор.
В 1898 году правительство представило в финляндский сейм проект военного закона, по которому страна должна была давать дополнительный контингент в 7000 человек, который мог быть призван на службу в России. Сейм отверг проект. Ответом правительства был указ 15 (3) февраля 1899 года, которым император, великий князь Финляндский, подтвердил свое право единолично законодательствовать по вопросам, касающимся одновременно империи и великого княжества. По этим вопросам сейм отныне мог только высказывать свое мнение, отнюдь не обязательное; по назначению императора финляндские сенаторы должны были присутствовать в государственном совете при обсуждении относившихся к Финляндии законопроектов.
Это была очень слабая гарантия. Поэтому понятно волнение, охватившее страну при опубликовании указа 15 февраля: петиция, ходатайствовавшая об его отмене, в несколько дней покрылась 500 000 подписей. Но император отказал в приеме делегации финляндцев, подписавших петицию; строгие меры, направленные против финляндских газет, следовали одна за другой, и вскоре появились новые указы, расширявшие сферу применения русского языка, особенно в делопроизводстве сената. Это вызвало многочисленные отставки сенаторов и чиновников; в итоге можно сказать, что если на бумаге автономия Финляндии еще существовала, то на деле она была сильно урезана.
Не входя в оценку результатов политики руссификации в целом и вопроса о том, законна она или нет, — во всяком случае нельзя сказать, чтобы идея объединения с русскими увлекла многих. На всех окраинах — от Финляндии до Кавказа, где армяне также служили объектом угнетения, руссификации создала или усилила неприязнь «инородцев», не увеличив при этом сколько-нибудь заметным образом ни