Занарделли и Баккарини — заключили для борьбы с министерством союз, которому они дали название пентархии. Созыв и роспуск социалистического конгресса в Равенне в том же году знаменовал собой образование новой оппозиционной партии. Выборы, к которым приступил Депретис в мае 1886 года для восстановления своего большинства, дали в палате 285 сторонников министерства против 183 сторонников пентархии и 60 радикалов, враждебных какому бы то ни было соглашению с властью. Но в апреле 1887 года в кабинет вошли Криспи и Занарделли, и Депретис, отказавшись от прежнего союза с правой, начал эволюцию в сторону левой, прерванную его смертью (июль 1887 г.).
Финансовая политика. В финансы Депретис внес такой же беспорядок, как и в парламент. За время его управления министерством расходы увеличились до размеров, каких они никогда еще не достигали. Одни из этих расходов могли считаться результатом общей политики, которой следовала Италия, — это были расходы на колонии, армию и флот. Другие носили местный характер и, по видимому, имели целью скорее привлечение избирателей, чем служение общественным интересам, — таковы были пятидесятимиллионные расходы на украшение Рима и заем в такой же сумме, заключенный на оздоровление Неаполя. К этой же категории можно отнести и железнодорожные конвенции, принятые парламентом в 1885 году после бесконечных споров; эти конвенции не только снимали с провинций три четверти приходившихся на их долю расходов по текущим сооружениям; они оговаривали постройку еще новых 1000 километров железнодорожных линий, которые, однако, с целью вызвать этим усиленную борьбу местных интересов[133], не были точно определены. Итальянский историк Рюиз пишет по этому поводу: «Если бы правительство левой усматривало свою задачу в том, чтобы расходовать деньги, которых оно не имело, искать их повсюду, в том, чтобы своими бессмысленными тратами умертвить стремление к полезной деятельности, — то Депретис и Ваккарини не могли бы действовать лучше. Этими своеобразными финансами заведывал Мальяни, выдающийся финансист, но человек слишком слабовольный, чтобы дать отпор расхищению средств, и никто не умел находить с такой ловкостью источники доходов, избегая признания, что для этого приходилось занимать, — более того, давая понять, что займов совсем будто бы не заключают. Заблуждение было всеобщее, и иностранные банки питали его, поддерживая высокую котировку итальянской ренты». Однако состояние бюджета говорило дальновидным людям об опасности подобной системы; после 12-миллионного превышения доходов над расходами в 1883 году быстро пошли дефициты: 21 миллион в 1884 году, 60 миллионов в 1886 году, 83 миллиона — в 1887 году[134].
Внешняя политика. Вооружения. Общественное мнение было слишком занято иностранной политикой, чтобы уделять достаточно внимания этим тревожным симптомам. После того как тунисское дело резко вывело Италию из ее апатии, она подчинила все свои воспоминания и все свои мечты одной единственной мысли: сделаться сильной, чтобы внушать страх другим, обеспечить себя на будущее время от всяких неожиданностей подобного рода, получить компенсацию за пережитое унижение[135]. Силу Италия приобрела вооружениями, безопасности она искала в тройственном союзе. Компенсацию она нашла, как ей казалось, на побережье Красного моря. Тотчас после происшествий в Тунисе она с величайшей энергией приступила к работе по увеличению своей военной мощи. Палаты беспрепятственно вотировали испрошенные чрезвычайные кредиты: 127 миллионов в 1882 году, 212 миллионов в 1885 году, не считая повышения обычного бюджета на 10 миллионов. Деньги эти пошли на увеличение числа корпусов с 10 до 12 и численности солдат действительной службы с 300 00 до 430 00, на учреждение — под именем территориальной милиции — запаса второй очереди, на перевооружение, на подготовку молодого поколения к военной службе путем создания стрелковых обществ. Организация флота была предметом такой же заботливости и потребовала таких же жертв. Как раз в это время, по инициативе талантливого инженера Брина, спущены были на воду огромные броненосцы, такие как «Дуилио» и «Лепанто», совершенно нового типа и невиданной до того времени боевой мощи.
Тройственный союз. Вооружения Италии делали ее способной при случае выдержать войну; но только союзы с другими державами могли/ обеспечить ей возможность предупредить вооруженное столкновение. В этом вопросе общественное мнение, которому политика сохранения изолированности надоела, было вполне единодушно. Где же искать такого союза? Депретис склонялся к основанному на забвении прошлого соглашению с Францией, но большинство населения и парламентские круги отвергали такое решение, как недостойное великой страны, и стояли за соглашение с Австрией; предполагалось, что эта держава охотно вступит в соглашение со своей соседкой, чтобы иметь возможность в полной безопасности заняться осуществлением своих восточных проектов.
Выразителем этого настроения явился министр иностранных дел Паскуале Манчини, в октябре 1882 года убедивший королевскую чету совершить пышно обставленное путешествие в Вену. Это путешествие имело целью только нащупать почву; искусству Бисмарка удалось превратить его в прелюдию союза. Желая дешево приобрести поддержку Италии, Бисмарк напугал ее, подняв в газетах римский вопрос, предложив папе убежище в Фульде; мало-помалу он убедил Италию в том, что ее присоединение к заключенному в 1879 году австро-германскому соглашению — единственное для нее средство обезопасить себя от притязаний Льва XIII на светскую власть. Спешно были предприняты переговоры при посредстве де Лонэ, посланника в Берлине, и де Робиланта, посланника в Вене; переговоры привели к секретному договору 20 мая 1882 года. В силу этого заключенного на пять лет соглашения высокие договаривающиеся державы взаимно гарантировали друг другу неприкосновенность их территорий, упрочивая таким образом за Германией обладание Эльзас-Лотарингией, за Австрией — Боснию и Герцеговину, за Италией — Рим. Манчини удалось устранить из первоначального немецкого проекта пункт, навязывавший Италии обязательство проводить внутри страны строго консервативную политику. Зато ему не удалось одержать верх по капитальному вопросу об обеспечении не только территорий, но и общих первостепенных интересов, — под этим выражением он разумел поддержание равновесия на Средиземном море. Теперь нетрудно было рассчитать, в чем для Италии заключались неудобства и выгоды тройственного союза. Что она выигрывала? Обладание Римом, которому никто не угрожал. Чем она жертвовала? Своими притязаниями на Триент и Триест, особенно близкими ее сердцу и вспыхнувшими с новой силой по случаю одного недавнего инцидента (дело Оберданка[136]). Чего она добивалась? Обеспечения от каких бы то ни было новых предприятий Франции в Средиземном море, а как раз об этом пункте договор умалчивал.
Таковы были выводы, сделанные человеком, на которого, в силу занимаемой им должности, была возложена задача подготовки этого союза. С самого начала переговоров де Робилант указывал Риму, что неуместно проявлять в этом деле чрезмерное усердие; получилось бы впечатление, что Италия вымаливает себе этот союз, а не свободно договаривается о нем. Когда союз был заключен, тот же Робилант подчеркивал, пасколько этот союз теряет свое значение вследствие сближения трех северных держав, происшедшего в Скерневицах (1884). Наконец, позднее (июль 1886 г.), сделавшись министром иностранных дел, Робилант, на просьбу де Лонэ посетить Бисмарка, самым, откровенным образом изложил свои взгляды в следующих словах: «Положительно, Италия утомлена этим бесплодным союзом, и я слишком глубоко чувствую, что он всегда будет бесполезен для нас. Поэтому более чем вероятно, что я не возобновлю союза, а буду сознательно выжидать подходящего момента, прежде чем связывать себя». Однако возобновление союза состоялось, притом до истечения срока (март 1887 г.). Удалось ли министру ввести в договор новые пункты, расширявшие его значение? Обеспечил ли он путем особого соглашения с Англией поддержание равновесия на Средиземном море? Друзья Робиланта распространили слухи об этом, но официальные документы, которыми эти слухи подтверждались бы, отсутствуют. Как бы то ни было, это событие еще более отдалило перспективу франко-итальянского сближения [137].
Колониальная политика. Одновременно с новой иностранной политикой Италия начала вести и политику колониальную. Желание получить компенсацию за утрату Туниса и невозможность найти ее в Триполи привели Италию к решению обосноваться если не на Средиземном море, то хотя бы на Красном, являвшемся, по уверениям Манчини, ключом к Средиземному. Занятие Ассабской бухты компанией Рубаттино, санкционированное затем правительством (1882), экспедиции Джулетти (1881) и Бьянки (1883) в Шоа были прелюдиями этого предприятия; в дальнейшем мы изложим его перипетии: выеадку оккупационного отряда в Массове (январь 1885 г.), поход внутрь страны, поражение при Догали (январь 1887 г.).
Со смертью Депретиса (июль 1887 г.) левая перестала играть самостоятельную роль; в эпоху, когда