Эпоха крестовых походов

местный язык, они во время революций твердо стояли за того, кто платил им жалованье; в сражениях они не щадили своей жизни. Роберт де Клари рассказывает нам по этому поводу анекдот, который, вероятно, был в ходу среди крестоносцев. Несомненно одно, что Мануил всегда окружал себя латинянами и раздавал им феоды стратиотов. Когда он атаковал Корфу, первыми взошли на лестницу четверо сыновей Петра Алифы. Во время катастрофы в Мириокефальском ущелье Балдуин Антиохийский, шурин императора, погиб почти со всем правым крылом, состоявшим из французских рыцарей. Исаак Ангел, забрав в плен 4 тысячи норманнов, принял из них на службу всех, кто согласился на это. Одно время самый значительный контингент составляли кавказские горцы, грузины, лазы и абазы; в Константинополе их было около 18 тысяч человек.

Упадок Византии обнаруживается также в некоторых важнейших отраслях военного дела. При Ангелах более не ремонтируют крепостей, и так как правительство не решается срыть те крепости, которых оно не может защищать, то валахи овладевают ими и окапываются там. В осадном деле, в искусстве подводить подкопы греки далеко отстали от западных саперов и инженеров. Греческий огонь уже не повергает в ужас крестоносцев. Колесницы, изобретенные Алексеем I, и легковооруженные отряды, которые он хотел противопоставить норманнской коннице (1083), оказались непригодными. В искусстве метания ядер греки также, по-видимому, отстали от Запада. Гунтер рассказывает, что во время осады Константинополя осажденные не решались делать вылазки «особенно из страха перед нашими метательными орудиями; так как греки реже пользовались ими, то действие этих орудий казалось им чрезвычайно разрушительным и опасным». Легкая кавалерия греков не могла выдержать натиска французской конницы: «Каждый из наших всадников опрокидывал пятнадцать греческих».

Византийская цивилизация. В Византии более не строят; поэтому там теперь нет великих архитекторов. Со времен иконоборства византийское ваяние умирает; иконописная живопись не развивается. Более нет великих школ законоведения: Базилики остаются руководящим законодательным памятником; от той эпохи до нас дошло лишь небольшое число новелл. Только немногие законоведы того времени могут сравниться с великими законоведами предшествующего времени, Михаилом Пселлом и Михаилом Атталиотом; таковы историк Зонара, Агиофеодорита, Феодор Балсамон, хартофилакс при Мануиле и епископ Антиохийский при Исааке Ангеле, Димитрий Хоматэн, архиепископ Болгарский около 1219 г., и другие — все более канонисты, чем цивилисты.

Напротив, в области литературы XII и XIII вв. ознаменованы настоящим возрождением. Оно обнаруживается особенно в историографии, принимающей форму мемуаров. Замечательно, что появление этого нового литературного жанра совпадает с появлением первых произведений того же рода на французском языке: мемуаров Виллардуэна и Роберта де Клари. На первом месте следует поставить четырех историков, сочинения которых, проникнутые субъективным фактором, составляют контраст с сухостью предшествующих хроник и летописей: цезаря Никифора Бриеннского, принимавшего участие в войнах и дипломатических сношениях своего тестя Алексея I и написавшего мемуары, которые он называет простыми историческими материалами; его жену Анну Комнину, «Алексиада» которой служит дополнением к сочинению ее мужа; Иоанна Киннама, написавшего историю царствований Иоанна и Мануила Комнинов; и Никиту Акомината из Хон, изложившего византийскую историю от того момента, на котором прерывается «Алексиада» (1118), до 1206 г.

Из авторов хроник заслуживают быть названными Иоанн Зонара, Михаил Глика и Константин Манассе. Монах Иоанн Дука описал свои путешествия по Сирии и Палестине.

Литературное оживление в эпоху Комнинов было так сильно, что влило новую жизнь почти во все виды литературы. К числу великих историков следует прибавить Никифора Блеммиду, отказавшегося от сана патриарха, и четырех прелатов, оставивших свои богословские труды для занятий светской литературой; это были: никейский митрополит Евстрат, изучавший философию Аристотеля; коринфский митрополит Григорий, замечательный грамматик; афинский митрополит Михаил Акоминат, ритор и поэт; митрополит Фессалоник- ский Евстафий, гуманист и ученый, трогательно рассказавший о бедствиях своего епископального города. Феодор Про-дром подвизался одновременно на поприще легкой поэзии, сатиры и романа («Роданф и Досиклея»); Евстафий Макремболит написал роман в прозе («Гисмин и Гисминия»), Никита Евгениан — роман в стихах «Дросилла и Хариклея». Византия имела тогда даже драматургов; таковы анонимный автор «Страстей Христовых» в 2 640 стихов; Михаил Плохейрий, написавший комедию, в которой действующими лицами являются Крестьянин, Мудрец, Судьба, музы и т. п. Феодор Продром и Иоанн Каматер сочиняли астрологические поэмы, посвящая их, первый — принцессе Ирине Комниной, второй — императору Мануилу.

Эти авторы писали ученым языком, очень отличавшимся от народной речи. Народ, конечно, имел устную поэзию — эпические песни вроде поэмы Дигениса Акриты, лирические песни, любовные, плясовые, похоронные, весенние, жатвенные. До нас дошли лишь немногие образцы этой поэзии. Песни «Сын Андроника» и «Армурис» относятся, по-видимому, к эпохе Комнинов.

Лишь в следующем периоде — во времена Палеологов, когда эллинизм возрождается и снова начинает сознавать свою силу — греки перестают называть себя римлянами и возвращаются к старому названию эллины. Рядом с греко-византийским языком становится в качестве литературного языка ромейский, то есть простонародный греческий язык; но, как язык народа, он древнее империи.

Официальная церковь не без основания запрещала употребление истинно национальных названий — Эллада и эллины, все еще считая слово «эллин» синонимом слова «язычники». Среди исконного греческого населения, среди свободных горцев Цаконии, Магна и Пинда, даже на равнине среди рабов сохранялись все древние традиции греков, в том числе и традиции язычества. В поэме «Армурис» герой побеждает кап-падокийских сарацин во имя своего бога — Солнца. «Во всех народных эпопеях, которые дошли до нас, нет ни малейшего намека на христианство»; даже в критских поэмах, представляющих собой новейшую переработку более древних былин, господствующая религия ни разу не упоминается» (Sаthas). Когда монах Христодул, в царствование Алексея I, высадился на острове Патмосе, он нашел там статую Дианы. Его современник, монах Мелетий, задумав основать монастырь на горе Миополисе (между Фивами и Афинами), прежде всего принялся крестить поселян, часто насильно. Многие воины греческого или албанского племени, стратиоты, арматолы, подобно народу, исповедовали старые верования и суеверия.

Блеск Константинополя. В xii в. столица империи вызвала удивление в двух малопохожих друг на друга посетителях, Вениамине Тудельском и Виллардуэне. Такой же восторг мы встречаем у всех паломников, которые дали себе труд сообщить нам свои впечатления. Не находя слов для выражения своих чувств, они разражаются восклицаниями: «Какой город! Сколько в нем благородства! Сколько прелести! Сколько церквей и дворцов дивной архитектуры!» Фулькерий Шартрский прибавляет: «Какие чудные статуи на площадях и улицах! Было бы скучно перечислять это обилие всякого рода богатств — золота, серебра, разнообразных одежд, мощей святых… Там не менее 20 тысяч евнухов». Один из этих путешественников сообщает нам несколько более точные сведения: это Роберт де Клари, амьенский рыцарь. Он воспользовался досугом между двумя осадами, чтобы подробно осмотреть столицу. Он в изумлении останавливается перед лавками менял и золотых дел мастеров, «перед горами золотых монет и горами драгоценных камней». Он ведет нас по дворцу Буколеону, который, подобно московскому Кремлю, представляет собой целое скопище дворцов и церквей в одной укрепленной ограде. Он насчитывает здесь 105 дворцов, 30 больших и малых часовен, в том числе Святую часовню: «Она так богата и изящна, что даже все крюки и засовы — серебряные, а колонны сделаны из яшмы, порфира или иного драгоценного камня; пол часовни сделан из белого мрамора, столь гладкого и блестящего, что кажется хрустальным». В храме св. Софии каждая колонна имела свойство исцелять от какой-нибудь болезни всех, кто прикасался к ней; верхняя доска алтаря, длиной в 14 футов, была сделана из сплава золота с драгоценными камнями; храм освещался сотней канделябров в 25 лампад каждая, и каждая из этих лампад стоила не менее 200 марок серебра, и т. д. Повсюду стояли конные статуи императоров, сделанные из бронзы. На spinа ипподрома «стояли статуи мужчин, женщин, лошадей,