кто-либо уже подумывает: не лучше ли было остаться в знойной пустыне, чем страдать от неимоверных морозов?
Интересно, кто размышляет о Франции? Жозеф окинул взглядом лица летчиков, посмотрел в их глаза. Все думают! Каждый вспоминает свой дом, свою улицу, свой город, родных, друзей и знакомых. Но никто не заговаривает об этом. Сентиментальность несвойственна французу. Он сокровенное носит в себе, прикрывает его шуткой, прибауткой, улыбкой.
— Мой майор, — оживляется вдруг Ив Бизьен, — скажите, если нас посадят в русской тайге, разрешите нам увольнение?
— Зачем? — уставился на него Пуликен.
— На медведей поохотиться.
— Для чего?
— Да оденем всех в медвежьи шкуры — никакой мороз тогда не страшен.
— Медведиц стрелять не будем — станем на танцы приглашать, — включился в разговор Раймон Дервиль.
По самолету прокатилась волна смеха.
Масла в огонь подлил Андре Познански:
— А из медвежат летчиков сделаем — вот страха на фашиста нагоним!
— Ты и займешься их тренировкой. Тринадцать летчиков — тринадцать медведей-дублеров. Меня и моего заместителя — как-никак тоже пилотов — ими не подменишь, все-таки командовать надо. А летать и стрелять научить можно, — в тон ему ответил Пуликен.
— Тринадцать — несчастливое число, — вслух подумал Андре.
— Да-да, — поддержали его Бизьен и Дервиль.
— Тогда готовьте «двойника» и Тюляну.
Командир шутил и знал, что он и его люди готовы в такой ситуации болтать о чем угодно, лишь бы уйти от собственных гложущих мыслей.
— Под нами — Ирак. В Багдаде посадка, — объявил борт-радист.
— Кто желает катать бочки с вином, приготовиться! — шутливо распорядился Марсель Альбер.
Рассчитывали на отдых. Но пришлось пересаживаться сначала на поезд, затем — на автомобили, направляясь через Мессопотамскую низменность в Тегеран.
Там французских добровольцев ждали два наших самолета. Русские экипажи этих машин были готовы к немедленному вылету.
Командир Ли-2, предоставленного для части летчиков, с которыми следовали командир и штабные офицеры, — круглолицый, общительный майор — приветствовал французов, пожелал им счастливого прибытия на советскую землю.
Мишель Шик перевел.
— Мерси, мерси! — все удовлетворенно закивали.
— Куда держим курс? — перевел их вопрос Шик.
— В Баку.
— Летчики интересуются: за что у вас награды? — Мишель показал на грудь командира Ли-2, украшенную двумя орденами Красной Звезды.
— За шесть сбитых фашистов.
— Где?
— Три в Испании, три над Киевом.
— А почему сейчас на транспортном?
— По состоянию здоровья. После тяжелого ранения.
Общее любопытство удовлетворено, В том, что в Баку эскадрилья будет доставлена без осложнений, не сомневался никто: за штурвалом — настоящий мастер летного дела!
Французы в своей оценке не ошиблись. Только вышли к Каспийскому морю, на пути встала, казалось, непреодолимая для Ли-2 преграда: многослойные, густые облака. Попытка пробиться сквозь них вверх ничего не дала: машина имела довольно небольшой потолок. Тогда кавалер двух орденов Красной Звезды бросил тихоход вниз, к воде. 500, 400, 300, 200 метров — не видно ни зги. Командир переглянулся со штурманом: «Как быть?» — «Вниз», — кивнул тот. Дальше высоту теряли медленно, отсчитывая каждый метр. Вот уже посветлело. Да, вышли под нижнюю кромку туч. Море бушует, стремительно перекатывает огромные пенящиеся валы.
Пуликен взглянул в иллюминатор — и ему стало не по себе. Случись что с моторами, спасения не найти. Возможен совершенно бесславный конец «Нормандии» в самом начале ее существования.
Жозефа успокоила только уверенность, с которой вел машину твердо по курсу круглолицый русский командир. Вскоре к ней пристроился и второй Ли-2, на время потерявшийся в облаках.
Так, на высоте 100 метров прошли весь остающийся до Баку путь. Самолет невероятно болтало, резко накреняло, вздымало вверх и бросало вниз. Захватывало дыхание. Кое у кого на лицах сквозь ливанский загар выступила бледность.
Баку — далекий от войны город. Почувствовать здесь ее дыхание французским летчикам было непросто. Люди чем-то похожи на тех, кого видели в странах Ближнего Востока, — смуглые лица, черный цвет волос.
Климат тут более-менее приемлем. Только временами давал знать о себе острый запах нефти.
— Азербайджанская нефть — это бензин, которым будут заправлять и ваши самолеты, — объяснил советский офицер, сопровождающий «нормандцев» в короткой прогулке по городу.
Некоторые авиамеханики немало удивились тому, что жители Баку разговаривают на азербайджанском языке. Они были убеждены: в Советском Союзе живут только русские. И их первым большим открытием на нашей земле явилось то, что СССР — многонациональное государство, состоящее из равноправных суверенных республик. А неведение это объяснялось просто: в буржуазной Франции от простых людей всячески скрывали правду о советской действительности.
Пуликен помнил напутствие де Голля, что следует избегать какого-либо идеологического подчинения или влияния. Поэтому, узнав о таких вопросах подчиненных, вначале насторожился, а потом, поразмыслив, сам попросил организовать для личного состава эскадрильи цикл бесед о стране, в небе которой предстоит не на жизнь, а на смерть сражаться с фашистами.
Пришло время покидать гостеприимный Баку.
И вот — прощальный обед. На столе стояло отменное азербайджанское вино, которое французы уже успели по достоинству оценить. Однако на этот раз предложили налить водки.
— За ваше здоровье и ваши победы в воздухе! — был провозглашен тост.
— Вива! — дружно ответили французы, поднесли к губам, но лишь пригубили крепкий напиток.
— Предлагаю всем выпить до дна, — произнес русский офицер. — «Ли-два» не отапливается. Дальше будет холодно.
Мишель Шик перевел слово в слово.
Пересиливая себя, французские добровольцы — кто в два-три приема, кто «залпом» — осушили стаканы.
Как только поднялись в воздух и, обходя линию фронта у Сталинграда, взяли курс на Гурьев, на борту стало холодно. Кто-то пошутил: «Будто в холодильнике».
— Что бы ты делал сейчас со своими бочками вина? — обратился Ив Майе к Марселю Альберу.
— Я же говорил, что здесь нужны градусы покрепче, — напомнил свои слова Мишель Шик.
— Да, тут все должно быть покрепче, — резюмировал Жозеф Пуликен.
Пока тихоходные Ли-2 покрывали тысячные расстояния, в Москве спешно утрясали последние пункты статуса эскадрильи «Нормандия» на советско-германском фронте.
Прибывший в Москву теперь уже майор Мирле застал дела в довольно плачевном состоянии. Военная миссия генерала Пети действовала, как говорили сами французы, по принципу «стеклянного дома», то есть вела все переговоры с советской стороной совершенно открыто, без каких-либо проволочек. Но в Куйбышеве, где находилось посольство с дипломатами старой традиционной школы, делали ставку на