Пришла пора прощания, но никто не торопился уходить, все словно ждали: что еще скажет Бунин?
И он сказал главное:
— Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, — всю эту мощь, сложность, богатство, счастье… Старого не вернешь, сердце кровоточит от боли!
ПОПАСТЬ В РОССИЮ!
1
В марте 43-го года с Буниным случилось странное происшествие. Однажды ясным, прозрачным утром вместе с Бахрахом он отправился на автобусную остановку. На древнем и вдребезги разбитом, словно пережившем бомбежку, автобусе они направились в Ниццу.
В этом милом городке, где теперь чуть не на каждом шагу слышалась русская речь, Бунин направился в излюбленное кафе на Приморском бульваре. Как обычно, показывая безрассудную храбрость, на весь зал ругал Гитлера, Муссолини, войну, голод. Доносчиков в то время развелось не меньше, чем где-нибудь в Берлине или Москве, и отчаянный нобелевский лауреат явно испытывал судьбу.
Бахрах краснел, бледнел, потел, но унять своего великого собеседника никак не умел.
Вдруг какой-то невзрачно одетый человек в низко надвинутой велюровой шляпе направился к их столику. Лицо у него было явно славянским — скуластым, белобрысым, с умными, настороженными глазами.
На мгновение задержавшись, он быстрым движением сунул под локоть Бунина какую-то бумагу.
Иван Алексеевич сразу почувствовал себя заговорщиком. С нарочито спокойным лицом он как бы невзначай засунул бумагу в боковой карман.
Поспешив закончить завтрак, они пошли к морю. Бахрах деловито огляделся и шепотом дал команду:
— Никого нет, доставайте листовку!
В том, что это листовка Сопротивления, они оба не сомневались. За чтение подобного документа грозило суровое наказание— вплоть до концлагеря. Гитлеровцы шутить не любили!
Торопливо расправив бумагу, свернутую вчетверо, Бунин прочитал и ахнул: это было своеобразное послание Милюкова ко всем соотечественникам. Оно размножалось на пишущих машинках и распространялось среди русских. Называлось послание «Правда о большевизме». Оккупационное радио обозвало Милюкова «сталинским холуем и рабом Кремля», но содержание памфлета не огласило.
Здесь следует кое-что пояснить.
Еще осенью 42-го года от Алданова в Грас пришел второй номер «Нового журнала», который, напомню, Марк Александрович вместе с Михаилом Цетлиным стал издавать в Америке вместо почивших «Современных записок». (Замечу, что «Новому журналу» была суждена завидная судьба, он выходит по сей день, уже полстолетия.)
Алданов засыпал Бунина просьбами: «Иван Алексеевич, высылайте нам свои рассказы».
И Бунин посылал в Нью-Йорк бандероли, с трудом наскребая франки на почтовые расходы.
В первом номере «Нового журнала» появились два рассказа — «В Париже» и «Руся», во втором — чудная и трогательная новелла «Натали», в третьем — «Генрих», в четвертом — «Таня». Бунинское творчество неизменно оценивалось высоко — его рассказы открывали номера.
Так вот, получив второй номер, Иван Алексеевич внимательно его прочитал. Две статьи обратили особое его внимание. Первая— известного публициста Николая Тимашева — «Сила и слабость России». В ней он писал, что следует в сей грозный для родины час забыть о политических распрях и о ненависти к большевикам. Не бороться с советской властью, следует всячески содействовать ее победе над гитлеризмом, это нравственная задача каждого россиянина.
Тут же, словно желая разжечь полемический задор, редакция «Нового журнала» поместила и статью Марка Вишняка «Правда антибольшевизма». Автор утверждал: кто победит в войне — дело не суть важное, главное — уничтожение большевизма. И резко осуждал тех, кто, забывая о преступлениях большевиков, желает победы России и тем самым поддерживает ненавистную власть. Вишняк презрительно назвал таких «джингоистами», то есть крайними шовинистами.
В этот спор вмешался сам Милюков. В нем проснулась необходимость заявить свою позицию — позицию крупного политического деятеля, в свое время «обличавшегося» Лениным в самых унизительных выражениях, да и его кремлевские преемники с Павлом Николаевичем не шибко церемонились.
…Номер «Последних известий» был доставлен подписчикам утром 14 июня сорокового года, а вечером того же дня гитлеровцы, вскинув подбородки, маршировали по Елисейским полям.
Милюков бежал для начала в столицу петеновской Франции — Виши. Затем по зову своих ближайших сотрудников Дон-Аминадо, Полякова-Литовцева, администратора газеты Могилевского и других перебрался в Монпелье — здесь была «свободная зона». Все носились с эфемерной мечтой возобновить газету.
Едва не уехал в Ниццу — там жил еще один сотрудник «Последних новостей» Яков Борисович Полонский, к которому Павел Николаевич чувствовал большое расположение.
Цвибак, узнав об этом, замахал руками:
— В Ницце летом тропическая жара, а теперь и голодной смертью умереть там можно.
Милюков своего бывшего фельетониста послушался. С супругою он отправился в горы Савойи, в небольшое местечко Экс ле Бэн. Здесь старички разместились в «Международной гостинице». Когда Гитлер напал на Россию, Милюков, потирая руки, не без злорадства произнес:
— Вот тут-то фюрер и попался! Наши в два счета с этим… разделаются. Это ему не с Бельгией и Францией воевать. Россия, даже большевистская, — мощь!
И, подумав, добавил:
— Нам тоже следует ускорить победу, открыть свой журналистский фронт, то бишь возобновить «Новости».
Но… человек предполагает, а Господь располагает.
Цвибак, находившийся в те месяцы в переписке с Павлом Николаевичем, вспоминал:
«Несмотря на свой оптимизм, Милюков скоро переменил свое мнение… и решил, что при создавшейся политической обстановке и при цензуре фашистского режима возобновлять газету не имеет смысла. Но в конечном поражении Германии он никогда не сомневался — весь вопрос был только в сроках. Поначалу Милюков верил в победу быструю. Но через три дня после нападения Германии на Советскую Россию и при первых известиях об отступлении Красной Армии на всем фронте он писал:
«Что говорить о событиях! Дело развертывается широко и всерьез, и вспоминается старое изречение Алексея Толстого (не ручаюсь за точность): «От Балтийского до Каспийского, от Урала до Амура — велика Федора, да дура!»
Федора оказалась не такой уж «дурой», и при первых известиях о победах на Восточном фронте Милюков, в котором российский патриотизм всегда стоял превыше всего, воспрянул духом. В каждом письме к своим сотрудникам он призывал к бодрости и терпению. Окончательной победы над нацистской Германией П.Н. Милюков не дождался, но он ее предсказывал, верил в нее и видел ее начало».
Да, русский патриот Милюков дожил до счастливых дней, когда российский солдат начал крепко бить немца, когда фельдмаршал Паулюс поднял в Сталинграде руки и многотысячная плененная толпа гитлеровцев готовилась пройти по Садовому кольцу в Москве — позорным парадом под конвоем красноармейцев.
Милюков, словно услыхав любимую присказку Бунина, произнес:
— Большевики приходят и уходят, а Россия пребывает вовеки. И мы ее верные сыны.
Эту же справедливую мысль он выразил в своем памфлете «Правда о большевизме».
* * *
Итак, после скудного ужина в столовой «Жаннет» обитатели бунинского дома жадно слушали чтение мэтра — в руках он держал листовку, тайным путем полученную в Ницце:
