зацепился за что-то в дальнем углу. Бесформенная куча непонятно чего, прикрытая оберточной бумагой.
Из кучи высовывался ботинок.
Ступая на цыпочках, Коля подошел к куче. Потянул за бумагу.
Так…
Двое полицейских в форме и пожилая женщина. Крови не очень много.
Коля попятился, потом повернулся и бросился к двери – той, нужной, ведущей на лестницу. Там его вырвало. Отплевавшись, он спустился вниз. Дверь, ведущая на волю, была закрыта только на засов. Он долго к чему-то прислушивался, пока наконец не откинул проклятую железяку. В тот самый момент, когда он выскользнул наружу, тучи закрыли солнце.
Коля неторопливо прошел мимо зеленых контейнеров, пересек дворик, вошел в арку – и погрузился в поток пешеходов…
Он всегда знал, что этот день настанет – день, когда его придут брать. Он не знал мелочей: кто будет брать, за что, насколько крепко. Будут ли бить при этом. Чем все кончится.
Но общий план действий у него был отработан давно, и сейчас, чудом выпорхнув из загребущей десницы, он этот план исполнял – прежде всего ногами, потому что в голове была каша. Ледяная каша.
Сейчас он рванулся к ближайшей станции тросовика, в киоске у подножия платформы купил бутылку минералки, бутылку дешевой водки и две банки тущенки, все это сунул в бумажный пакет, вознесся на платформу, дождался вагончика. Почему-то загадал: подойдет зеленый – все будет хорошо. Но подошел оранжевый. Он все равно вошел в салончик на полтора десятка человек, сейчас полупустой. Водитель закрыл дверь, моторчики где-то по бокам весело заурчали – маленькая машинка стремительно набрала скорость, опоры только мелькали. На поворотах её основательно кренило, и слышно было, как ролики колотят по лапам опор.
Кому-то же пришло в голову сделать канаты подвесной дороги неподвижными – и вот вам решение транспортных проблем большого города, подумал Коля. Чтобы протянуть новую трассу в десяток километров, требовалось каких-то две-три недели…
Их прокладывали где попало: по пустырям, промзонам, паркам, над дорогами, по крышам домов… Как ни странно, даже старая часть города очень органично вобрала в себя эти летящие над крышами – по почти невидимым рельсам – яркие полупрозрачные вагончики.
Он доехал до Московских ворот – это была очень большая пересадочная станция, здесь сходились и расходились восемь маршрутов, – и в общем-то даже не проверяясь, есть ли за ним слежка (сейчас это роли не играло: нет – хорошо, есть – тоже хорошо), сел в вагончик, идущий в сторону «Юноны». Довольно быстро вагончик наполнился народом. «Юнона», громадный крытый рынок, торговал в основном изделиями Т-зон: Суоми, Московии, Янтарной, Трансбалтии…
Коля неторопливо попетлял по торговым рядам и даже приценился к антигравитационному седлу – «жополету», транспортным средством это не назвать, но прикольно. Поднимается метров на пятнадцать, скорость как у велосипедиста. Но сейчас это не спасет…
Он прошел рынок насквозь, докупил на ходу ещё две бутылки дешевого вина и кулек мармелада, пересек зону складов и вышел наконец к заброшенному ангару. Когда-то здесь пытались строить дирижабль. Кое-что ещё не растащили – например, огромные стеклопластиковые гондолы двигателей. В одной из гондол жил прикормленный Колей тихий бомж Тима.
Бомжевал Тимофей Игнатьевич, так его звали, по каким-то не самым простым соображениям, поскольку собственную комнатку он имел, пусть и не в самом городе, но в Славянке. Соображения эти сотканы были из невнятной религиозности, привязанности к воздухоплавательным средствам, ныне совершенно забытым и заброшенным, и неагрессивного, но выраженного бреда преследования. По причине этого бреда Тима имел в окрестностях ещё штук пять надежных схронов, где его никто не мог бы найти.
Переодевшись у Тимофея Игнатьевича в рваненький пиджачишко, замасленные до блеска черные когда-то джинсы, растоптанные лапти и промоченную до полной бесформенности фетровую шляпу, Коля сел к осколку зеркала, перед которым Тима брился, и стал торопливо преображаться: здоровый румянец сделался алкогольным, провисли дряблые мешки под глазами, а сами глаза потускнели и обесцветились, упругая полнота превратилась в одутловатость… Словом, через пять минут от зеркала отвалился дебиловатый вонючий тип, завсегдатай вытрезвителей и «обезьянников», но никак не объект охоты пассажиров серой «ауди» или гибких мальчиков в черной коже.
Хлебнув для запашка, Коля кивнул Тимофею. Они общались и понимали друг друга почти без слов, как то и положено параноику с конспиратором. Тима осмотрел его критически, вздохнул и поманил за собой.
Дорога заняла четверть часа. Здесь как раз накануне вторжения начали строить мусороперерабатывающий завод, а потом вместе со всей мировой экономикой навернулся и подрядчик, какая-то шведская фирма, и на полуогороженной территории остались почти собранные стальные печи и каркасы помещений. Там-то, под фундаментом одной из печей, и был Тимин схрон, тесноватый, но зато с железной заслонкой.
По осклизлой лестнице они спустились вниз, в гулкий подвал: перекосившиеся бетонные плиты потолка, бетонные же колонны, все в трещинах. Здесь не просто воняло: смердело. Местах в трех горели тусклые лампочки. Кто-то палил и костерок: пахло дымом. Народу было много, но казалось – каждый существует отдельно. Так же, как отдельно от всего существовал визгливый неизобретательный мат. Коля думал, что они так и пройдут насквозь, всеми узнанные и никому не нужные, но Тиму перехватили.
– Гнатич, тут эта… слушай. Че там наверху делается? Облава какая или че? – высунулся из полумрака плосколицый мужик в мягкой армейской фуражке.
– Какая, хер, облава? – удивился Тима.
– Да кончай ты, нах, все говорят, что по всему верху облава, а ты мне сучки строгаешь…
– Миха, бля буду, ниче не знаю. Коль, ты че-нить про облаву слыхал?
Коля помотал головой и неуверенно помычал.
– Ладно, Миха, мы залегли, а то дружбан устал до не могу. Кости надо бросить. Не слыхали мы про облаву. Лажа.
