Во внезапной вспышке ярости она врезала кулаком по столу и тут же вскочила на ноги и быстро пошла по кругу, баюкая ушибленную кисть. Только поэтому она и увидела, как по просёлочной дороге, пыля, по направлению к мотелю едут два тёмных и с тёмными стёклами полугрузовичка. От них так и разило угрозой…
Да как же так получилось, что они подкрались, что она их не почувствовала издалека?..
Это называется – наразмышлялась до отключки.
Юлька бросила на стол десятку, перепрыгнула невысокое ограждение и в три прыжка достигла стоянки. Она бросила в монетоприёмник парковочного автомата все жетоны, которые выудила из кармана – гораздо больше, чем требовалось, – и рванула рычаг. Автомат сработал только с третьего раза, и за эти два лишних рывка Юлька покрылась обильным путом. Тем не менее она проверила, как держатся прихваченные к багажнику специальными резиновыми жгутами сумка и чехол с винтовкой – только после этого прыгнула в седло, запустила конвертор – раз… два… три… четыре… стрелка эргометра вышла из красной зоны, – поехали! Юлька подняла аппарат на метр, развернулась «на пятке» – и, чуть-чуть набрав высоту, понеслась прочь от мотеля, не оглядываясь и потому не зная точно – но надеясь, что здание находится между нею и преследователями.
Она перемахнула через шоссе, снизилась до самой земли, притормозила, развернулась, посмотрела назад. Виден был садик, угол дома, вывеска. Никаких машин, слава богу…
Так направо или налево?
В-витязь на распутье…
Если направо, то – продолжать свою дорогу в никуда, уходить от противника, которого не видно, разрывать контакт, скрываться, прятаться от тех, кого, может быть, и нет. Если налево, то – идти на сближение, атаковать, обострять, обгонять, двигать все фигуры за один ход, импровизировать, везде успевать первой…
Она решительно повернула налево – и увидела три глайдера, стремительно идущих ей наперерез. До них было далеко, километра полтора-два.
А ещё дальше – и от шоссе, и от неё – малозаметной серой чёрточкой скользил на небольшой высоте лёгкий атмосферник – что-то типа «свифта», «титмауса» или «баллфинча». Пилот его старательно делал вид, что залетел сюда случайно…
Глава четырнадцатая
Позицией полковник остался в основном доволен; ребята, готовившие её, проявили и редкое старание, и приличную выучку. Три ряда траншей, грамотно расположенные ходы сообщения. Проволочное заграждение на низких колышках, там же что-то вроде спиралей Бруно. Проволока непривычная, чертовски упругая, раза в полтора тоньше, и шипы другие по конструкции – не прикручены, а приварены; но функцию свою заграждение выполнит, это ясно.
Он приказал только переоборудовать пулемётные гнёзда – с тем, чтобы огонь вёлся преимущественно не фронтальный, а фланкирующий, – и кое-где усилить брустверы окопов – благо, камней для этого хватало. Его собственный командно-наблюдательный пункт оборудовали метрах в тридцати ниже гребня высотки и вдали от сколько-нибудь заметных ориентиров.
Отряд, отданный под его команду, насчитывал пятьсот семь пехотинцев, в основном землян-легионеров из разных частей, в разное время угодивших в плен. Он не был уверен, правильно ли поступил, сформировав роты по принципу землячеств – просто так оказалось проще назначить командиров. Половина личного состава понимала русский язык, половина другой половины – английский. С этими проблем не было. Удалось сформировать немецко-французскую роту, лейтенант-силезец Марейе говорил свободно и с теми, и с другими. Но набиралось ещё сорок два человека, с которыми трудно было найти общий язык кому бы то ни было: шведы, финны, литовцы, датчане, португальцы, румыны, греки, венгры, албанцы – и даже один боснийский цыган. Присоединив этот чудовищный «вавилонский ковчег» к алемано-франкам, Стриженов поставил командовать взводом сержанта Гофгаймера, маленького очкастого немца, владеющего шестью языками и попавшего в Легион совсем недавно…
Таким образом, первая и вторая роты были «русскими», третья – «английской», четвёртая – «эх- сперанто». И был ещё разведвзвод из шести человек и мотоцикла.
Кроме пехоты, у Стриженова имелась мортирная шестиорудийная батарея с приличным запасом осколочных бомб, и три лёгкие полевые скорострельные пушки, могущие настильно лупить картечью; картечных патронов тоже вроде бы хватало, равно как и гранат – но на гранаты, впрочем, он особо не полагался из-за слабенького заряда взрывчатки. Прислугой орудий были сплошь чапы, а вот командовали ими основательные пожилые поляки. Полковник потолковал с артиллеристами, понаблюдал за пристрелкой целей – и решил для себя, что за этих можно быть спокойным.
Хуже обстояли дела со станковыми пулемётами, на которые, скорее всего, и ляжет самая большая нагрузка. То есть их было достаточно, одиннадцать штук, но все разные – не просто разных систем, но ещё и под разные патроны, в том числе и уникальные, восьмимиллиметровые системы Краг-Йоргенсена, которые вообще больше ни к чему не подходили. В горячке боя могли возникнуть трудности со снабжением. Впрочем, командиры расчётов заверяли его, что всё будет в порядке; оснований не верить им вроде бы не было, а тревога оставалась.
Ещё хуже было то, что на поддержку тяжёлой артиллерии, позиции которой отряд и прикрывал, рассчитывать не приходилось: из-за рельефа местности всё предполье левого фланга настильным огнём не простреливалось, а в навесном чапские пушкари были, мягко говоря, не слишком сильны. Поэтому двадцать четыре тяжёлых орудия за спиной особой уверенности не прибавляли…
Соседями справа был сводный отряд гвардейцев нескольких здешних герцогов, а слева – повстанческая бригада. Стриженов посетил тех и других, пришёл в уныние, но постарался этого не показать. Партизаны хотя бы хотели от него умных слов, он сказал всё, что следовало, и оставил офицера-советника; гвардейцы, к сожалению, знали всё лучше всех…
Но больше всего полковника тревожило отсутствие каких бы то ни было сведений о противнике. Он сталкивался с подобными ситуациями и раньше, когда одна за другой бесследно пропадали разведгруппы, но почему-то думал, что это беда одних только легионеров – чапы, чувствующие себя в лесу, как дома, казались ему прирождёнными разведчиками. Но вот поди ж ты, из семи разведгрупп – ни одного землянина, только здешние ребята, охотники – вернулись две, не встретившие противника; остальные пять канули бесследно.
Сегодня на подводах привезли самолёт, поначалу похожий на несколько больших вязанок хвороста. Голенастый лопоухий пилот и страшного вида – обгорелое лицо, обгорелый, сплошные рубцы, скальп – механик быстро превратили этот «хворост» во что-то осмысленное, и завтра с утра начнутся полёты. Если
