Ваня не стал садиться на спину волчицы и просто пошел рядом, положив руку на ее шею. Веста ступала медленно, будто чего-то опасаясь, поминутно оглядывалась и принюхивалась к всевозможным запахам, доносящимся из каждого открытого окна. Они обошли кругом площадь, поднялись на полуразвалившееся крыльцо Золотого дворца, долго и безрезультатно стучались в дверь. Никто не отвечал. Ваня на всякий случай толкнул дверь – она оказалась незапертой. Вошли в полутемные сени, задыхаясь от усилившегося капустного аромата. Ваня зажимал нос ладонью, Весте пришлось гораздо хуже: запахи она чувствовала сильнее и ярче. Волчица фыркала и терла лапой морду.
– Куда теперь? – задыхаясь, спросил Иван, стараясь дышать ртом.
Веста молча махнула лапой: туда, мол.
Дворцовые коридоры были застелены порыжевшим от времени ковром, местами протертым до дыр. На стенах висели картины в золоченых рамах, весьма, надо сказать, фривольного содержания, чадящие факелы, которые давали только тусклый свет да вонючий дым, ржавое оружие и облезлые шкуры неведомых зверей.
Путники свернули в узкий проход, поднялись по шаткой лесенке и оказались в просторной зале, залитой светом тысячи свечей. Это было единственное более-менее чистое помещение во всем дворце, и, судя по всему, оно и служило тронной залой царя Кусмана.
Ванина догадка оказалась верна. В самом конце залы стоял на возвышении трон, обитый красным бархатом. На нем полулежал, обмахиваясь какой-то бумагой, сам владыка Золотого царства.
– Здравствуй во славе, царь-батюшка! – громко произнесла Веста и шепнула Ване: – Кланяйся!
Ваня поклонился, искоса поглядывая на царя. Тот, казалось, не обращал никакого внимания на вошедших, и Ваня смог его как следует рассмотреть. Был царь не велик ростом, зато непомерно широк, с окладистой рыжей бородой и смеющимися ярко-синими глазами. Одет был Кусман в красный кафтан, судя по всему, из того самого бархата, который пошел на обивку трона. Кушак был расшит мелкими цветными камешками, на ногах сафьяновые сапоги с золотой каймой. На груди царя висел на толстой цепи красный камень, похоже, рубин. Толстые пальцы Кусмана были унизаны перстнями, на запястьях висели жемчужные браслеты.
– Царь-батюшка, – еще раз подала голос Веста, – мы к твоей милости!
– Ну что еще? – с досадой посмотрел на нее царь и тут же чуть не свалился с трона от удивления. – Вы кто?! Стража!
– Не вели казнить, великий государь, – вступил в разговор Ваня, – мы не враги тебе, хотя и пришли с недоброй вестью!
– С какой еще вестью, – поморщился царь, – али кто обидел? Ну, обидьте их сами! Что, как маленькие, чуть что – сразу к царю!
Ваня вздохнул и перевел взгляд на Весту – выручай, мол. Та, подумав, почтительно заговорила:
– Царь-батюшка! Не в забаву, в услужение явились мы под твой пресветлый взор! Беда грядет неминучая, горе беспросветное – наступает на тебя войско великое, царя Елисея полчище! Коли не соберешь сейчас верную армию, сметут твое царство воины медные, войдут в столицу, мужей перережут, жен и детей в полон возьмут!
Царь сонно смотрел на Весту, кивал в нужных местах, не проявляя, впрочем, должного интереса. Когда волчица перевела дух и собиралась сказать что-то еще, Кусман остановил ее движением руки. Помолчал, потом спросил:
– И что?
Веста не нашлась что ответить, царь же продолжил:
– Нет, я тебя спрашиваю: и что? Война, армия, доблесть воинская и все, что еще положено, – это мое царское дело. Я и сам лучше тебя знаю, кто и когда на меня войной пойти вздумает. Так чего ж ты мой покой нарушаешь вестями, которые мне и без тебя давно известны, а? Али думала, что я невесть как обрадуюсь и еще, глядишь, награжу по-царски?!
Ваня понял, что надо спасать положение и растянулся на полу перед троном:
– Царь-батюшка, не вели казнить!
Кусман разозлился:
– Да что вы все как сговорились: «Не вели казнить, не вели казнить»! Я что, дурак, чтобы всех кого ни попадя палачу отдавать? Сказывай, чего надобно.
– Царь-батюшка, – поднялся на ноги добрый молодец Иванушка, – вели речь молвить!
– Велел уже, – проворчал царь, – ближе к делу давай.
– Есть у тебя, – начал Ваня, – заповедный сад, а в том саду растет яблоня с молодильными яблоками. Вот кабы ты позволил мне с той яблони сорвать золотое яблочко да набрать у тебя в колодце живой воды кувшинец о двенадцати рылец, век бы тебя не забыл, любую службу бы сослужил!
– Ты полегче с любой службой, – толкнула волчица Ивана в бок, – ты уже, милый, и так служб набрал себе полон рот!
Ваня, не слушая ее, продолжил:
– Дело любое бы сдюжил, заботы развеял да горести бы избыл! Не откажи, царь-батюшка!
– Живой, говоришь, воды, – задумчиво протянул Кусман, – да яблок моих заветных тебе? Эко диво, чтобы кто-то самолично просил, а не в нощи воровать в сад пришел, как все другие молодцы, я уж счет кувшинцам вести перестал, что ни год-полгода – так дюжины как не бывало. Хорошо хоть кувшинцы не покупные, сами на корнях заветной яблони растут… Главное, кто ворует-то? Все как ни на есть царские сыны… Похвально, друг мой, похвально, что ты честно ко мне пришел, вот тогда и послужи-ка честь по чести.
Ваня напрягся и весь превратился в слух.
