– Есть у меня, – начал царь, – три кобылицы-молодицы, слыхал небось, морского петуха родные дочери. Все, как снег, белы, золотая грива до земли струится, нравом люты, только одного меня и слушают. Да не самому же идти в пастухи? Вот и потрудись за яблочки-то, вот и послужи, коли сам напросился. Упасешь ты моих молодиц три дня, от рассвета до темной ноченьки – твое счастье, самолично и яблочек золотых нарву, и водицы живой отпущу полон кувшинец. А коли не упасешь, – Кусман метнул на Ваню страшный взгляд так, что у того мурашки побежали по спине, – а не упасешь…
Царь замолчал и задумался, наверняка придумывая кару пострашнее. Иван молча старался унять колотящееся сердце. Наконец Кусман нерешительно добавил:
– А не упасешь, я это… Не дам, короче говоря, яблок. И воды тоже не дам.
– А разве ты, царь-батюшка, – не удержался Ваня, – не должен сказать что-нибудь вроде «мой меч – твоя голова с плеч»?
– Болван! – сердито закричал царь. – Ты где у меня меч углядел?! Этот, что ли? – С этими словами Кусман достал из ножен, стоящих рядом с троном, длинный меч с проржавевшим клинком. – Таким мечом только капусту рубить.
И царь настороженно принюхался. Наставительно поднял палец в воздух:
– Чуешь? Уже рубят. Опять на обед щи готовят, подлецы. А что до головы твоей, – он сокрушенно развел руками, – очень она мне нужна. Да и палач последний давно на заднем дворе курам шеи сворачивает, ему сейчас не до казней.
Ваня переглянулся с Вестой, та недоуменно махнула лапой.
– Так что? – нетерпеливо спросил Кусман. – Согласен, что ли?
– Согласен, царь-батюшка! – поклонился Иван. – Когда приступать прикажете?
– Давай, что ли, завтра с утреца и ступай в мои конюшни. Конюха ты, правда, не найдешь, он уже которую неделю там не показывается, но, поди, сам разберешься, где да что. Пастись где, мои кобылицы сами знают, ты, главное, как солнышко закатится, всех домой пригони. Они у меня такие-разэтакие, все бы им ходить да гулять по полям-лугам, а насчет того, чтобы и честь знать – нет.
– Все сделаю, уж сослужу, – продолжал кланяться и соглашаться Ваня, – будьте в надежде!
– Угу, – кивнул Кусман, – давай действуй. Тебя как звать-то?
– Иваном.
– Ну, молодец, Иван. Те трое Иванов, что до тебя приходили, куда как неласковее были. Ни ответа тебе, ни привета, яблок нарвали, воды начерпали – и поминай как звали.
Ваня поклонился в последний раз, переглянулся с Вестой и, попрощавшись с царем, быстро зашагал прочь из залы.
Кусман окликнул их уже на пороге:
– Иван!
– Да, ваше царское величество, – обернулся Ваня, – чего изволишь?
– Да я сказать хотел, – замялся царь, – ты уж не серчай, что я обозлился на твою собачку говорящую…
Веста разъярилась, шерсть на загривке поднялась дыбом.
– Это не собачка, – простонал Иван, – это волк!
– Ну собака, волк, какая разница, – махнул рукой царь, – тут дело не в том. Я так понимаю, то шутка была про Елисея-то?
– Нет, царь-батюшка, – серьезно сказал Ваня, – не шутка, сами видели.
– Видели, – досадливо проговорил Кусман, – ты-то видел?
– Своими глазами видел, батюшка-царь! Войско великое надвигается, как огонь горит, пешие, конные – все как один ладные да статные!
– Вот так-так, – протянул царь, – вот так штука. Вот так удружил соседушка…
Ваня молча стоял, ожидая, что еще скажет Кусман. Но царь молчал, пощелкивая пальцами. Наконец он сообразил, что надо прощаться, и махнул рукой:
– Давай, что ли, утро вечера мудренее. К себе не зову, самому жить уже негде, но тут неподалеку есть хороший постоялый двор…
Иван поблагодарил и постарался как можно быстрее покинуть тронную залу: запах капусты стал совсем невыносим. Видимо, царю несли обед.
Так и оказалось. В дверях Ваня столкнулся с пухлой кухаркой в грязном фартуке. Кухарка чуть не опрокинула поднос с дымящимися тарелками и блюдами, злобно посмотрела на Ивана, но ничего не сказала: рот у нее был занят куском хлеба.
Волчица ухватила зубами Ваню за руку и поволокла из залы. Оба метнулись по коридору в обратный путь, натыкаясь на двери и каких-то грязных личностей, которые постоянно встречались на дороге. Когда оказались на свежем воздухе, у каждого из груди помимо воли вырвался вздох облегчения. Впрочем, Веста сразу начала ворчать:
– Собачка! Это ж надо!
– Да ладно тебе, – успокоил ее Иван, – хорошо хоть не повесил сразу!
– Что ладно? – взвилась волчица. – Нет, ты слышал, как он со мной разговаривал?! В грош не ставил!
– А со мной ничего вроде так, – съехидничал Ваня. – Только я вот чего не понял: что, все, кто до нас тут
