— В самом деле? Почему же ты так стонал от наслаждения? Это продолжалось целую вечность!
— Ну, милая, — муж прижался лбом к ее колену, не стоит терзать себя этими воспоминаниями.
— Думаешь, от них можно избавиться? — Елену ужаснула невозможность стереть из памяти эту позорную сцену.
Обхватив ее ноги, Владимир прошептал:
— Я сделаю все, чтобы помочь тебе забыть об этом…
— Это не в твоих силах, — печально отозвалась Елена. — Мы не властны над своими воспоминаниями.
Он вскинул голову, в который раз поражая жену синевой своих глаз:
— Но мы в силах повлиять на наше будущее. Прошу тебя, давай будем думать о нем…
Она уже не вытирала слез, от которых лицо распухло почти до неузнаваемости. Металась по постели в комнате для гостей: на ту, что в спальне, оскверненную и проклятую, лечь просто невозможно, немыслимо! Чтобы запах той девки ощутить, ради которой Владимир пожертвовал нежностью и преданностью, страстью ночей и дружбой — всем, что составляло их жизнь.
«Как он может просить меня забыть подобное?! Он, все светлое перечеркнувший… Все звучавшие слова любви заглушивший одним этим стоном, вырвавшимся будто из самой глубины его существа… Я не смогу прикоснуться к нему больше! Я просто растоптана им, все болит — и тело, и душа…»
Тимошка явился с телеграммой, предупреждавшей о приезде Елены, только к вечеру — запил в дороге. Но его появление уже решительно ничего не меняло. К мирному соглашению супруги Петровские в тот день так и не пришли. Елена Павловна настояла, чтобы муж вернулся в Петербург, убедив его, что им обоим нужно время. Необходимо прийти в себя и разобраться: есть ли у них вообще-то будущее, о котором с таким жаром говорил Владимир. Перед отъездом Елена выпытала у него имя той девки, что ублажала его в постели, и была поражена, когда он назвал Варю Иванину — дочь конюха Василия. Елена помнила ее еще ребенком.
— Да сколько же ей сейчас? — вырвалось у нее.
— Уже пятнадцать, — невозмутимо сообщил Владимир Иванович.
— Совсем девочка! — Она укоризненно поглядела на мужа.
Тот виновато усмехнулся, опустив глаза, а Елене вспомнились не по годам развитые груди этой Варьки, которые муж так страстно и самозабвенно сжимал. Да и бедра у нее уже стали по-женски округлыми… Может, даже Владимир был не первым мужчиной, познавшим ее. У крестьян с этим просто.
Елена до сих пор помнила, как в детстве, приехав на дачу, она, играя, случайно забрела на заброшенный сеновал, где услышала странные вздохи и стоны. Притаившись, она заглянула внутрь и увидела на охапке сена их кухарку с каким-то бородатым, страшным, как ей показалось тогда, мужиком. Кухарка стояла на коленях, упираясь локтями, и большие груди ее раскачивались во все стороны, а мужик грубо бил ее сзади низом живота. При этом оба были совершенно голые. Потом он ухватил ее полные груди и стиснул так, что женщина вскрикнула.
Закусив губу, Лена замерла от ужаса, глядя эту сцену, и вдруг почувствовала, как что-то напряглось у нее в животе и мучительно захотелось того запретного, за что ее уже наказывала мать. К тому же она помнила, что так делать нельзя, что это плохо, и глупо, и вредно для здоровья… Но сейчас Лена угадывала, что эти двое занимаются чем-то очень похожим и что им не плохо, а хорошо, потому что круглое лицо кухарки то и дело озаряла довольная ухмылка. Хотя вначале девочка подумала, что бедной кухарке должно быть больно ведь этот мужик бьет ее. Вот только почему не рукой, а животом?..
А потом, когда оба уже успокоились, она увидела еще кое-что странное, что этот бородатый где-то прятал все это время. Прищурившись, Лена вглядывалась в то, что торчало у него спереди, и не могла понять, что это такое?
А мужик вдруг заметил устремленный на него испуганный взгляд и, взяв в руку, покачал этим странным предметом:
— Эй, девка, хочешь? Я и тебе подсоблю. Поди, в первый раз захотела?
Кухарка, узнав господскую дочку, взвизгнула, стараясь прикрыться, а мужик громко захохотал. Лена бросилась бежать со всех ног и спряталась в дальней беседке сада. Здесь мать вряд ли стала бы ее искать, поэтому можно было немного нарушить ее запреты, и позволить себе то самое плохое и вредное…
Вспоминать об этом Елена не любила. С такой же легкостью она изгоняла из памяти все неприятное или постыдное. И это внушало надежду, что рано или поздно ей удастся забыть и ту чудовищную сцену, свидетельницей которой она невольно стала.
— Прошу тебя, не задерживайся здесь надолго, — умолял ее Владимир перед отъездом. — Осень начинается, скоро пойдут дожди, здесь будет уныло и сыро. Не приведи Господь, простудишься…
— До того, как начнутся дожди, будет бабье лето, — напомнила Елена Павловна. — Самое время для разгула плоти.
Его красивое лицо вспыхнуло:
— Что ты имеешь в виду?
Она холодно взглянула на него через плечо:
— Тебе пора ехать. Лошади уже заждались.
— Ты беспокоишься о лошадях? — Казалось, Владимир действительно оскорблен.
Но Елена уже не знала, можно ли ему верить хоть в чем-то… Насколько искренни были слезы, навернувшиеся ему на глаза? Так ли уж глубоко на самом деле его раскаяние? И может ли она быть уверена, что муж не предаст ее в будущем? Она ни в чем не уверена сейчас. Елене Павловне действительно не терпелось остаться в Дубровке одной, чтобы присутствие Владимира не мешало разобраться в том, что творилось в душе. И еще графине хотелось разглядеть хорошенько дочь конюха, чтобы понять главное — почему именно она?
Чтобы челядь не болтала лишнего, Елена Павловна вышла проводить мужа, поцеловала его в щеку и благословила с улыбкой. Когда повозка выехала со двора, улыбка тотчас сошла с лица графини. Сурово оглядев слуг, она отослала всех заниматься своими делами. Елена надеялась, что никто из них не догадался, как ей страшно заметить недвусмысленную ухмылку хотя бы на одной физиономии.
Елена Павловна твердо намеревалась навести порядок в усадьбе, проверить, как ведет дела управляющий, приструнить служанок. Ей также хотелось заглянуть в кузницу, где работал выдающийся мастер, знаменитый на всю округу. Ну и, конечно, обязательно следовало наведаться в конюшню, где она рассчитывала встретить Варю, которая не показывалась хозяйке на глаза…
К последнему визиту Елена Павловна подготовилась особенно тщательно. Ей хотелось выглядеть не столько строгой хозяйкой, сколько красивой женщиной, какой она и являлась на самом деле. Но уверенности в этом все произошедшее сильно поубавило, и потому ей важно было показаться во всем блеске. Смешно, конечно, стараться ради какой-то вымазанной навозом девки, но раз уж именно она стала ее соперницей…
С помощью горничной Глаши, которую она возила с собой и за границу, и в деревню, Елена Павловна уложила волосы по последней петербургской моде.
— Хотя кто может оценить это в такой глуши? — вздохнула графиня.
— Я слышала, ваш сосед Трипольский в свою усадьбу пожаловали, — заговорщицким тоном сообщила Глаша.
Елена почувствовала, как порозовели ее щеки, и отругала себя за несдержанность.
— Дмитрий Петрович здесь? — уточнила она небрежным тоном. — Надолго ли он? Нужно бы пригласить его на чай… Пошлю-ка я кого-нибудь с запиской.
— Непременно пошлите, Елена Павловна, — подхватила Глаша. — Уж какой Дмитрий Петрович блестящий офицер! Как он давеча при всем блеске заявился, я так и обомлела!
Елена передразнила ее:
— Давеча! Когда это — давеча? Уже год прошел, не меньше.
— Неужто год? Ой, как время-то летит!
— Мне уже двадцать восемь лет, — задумчиво проговорила Елена Павловна, медленно проведя рукой по открытой шее. — Скоро стану старухой…
Горничная ужаснулась:
