идеального совершенства спящей богини. Это была правильность черт во всей своей антично-божественной красоте. Но статуя была живой, и под этой белоснежной кожей, сквозь которую просвечивали синеватые жилки, текла упругая и горячая кровь.
Глаза ее были закрыты, но из-под век, окаймленных длинными шелковистыми ресницами, казалось, скользил вызывающий и соблазняющий взгляд.
Бюст отличался той округлостью форм, которую умели придавать своим бессмертным творениям скульпторы древности.
Вполне естественно, что на этих пурпурных губах всякий ждал бы увидеть юную, стыдливую улыбку. Всякий бы сказал, что это дитя спит здесь, не ведая о превратностях жизни.
Это сказал бы всякий, кто украдкой заглянул бы в этот будуар, но мы, имея возможность внимательно рассмотреть это спящее совершенство, уже через весьма непродолжительное время пришли бы к выводу, что она скорее напоминает отдыхающую после кровавой охоты пантеру…
Будуар, где спала эта женщина, которую всякий назвал бы царицей красоты, не мог дать понятия о том, кто она, что она думает, что ей снится в эту минуту. Будуар представлял собой ослепительное, но холодное воплощение каприза томящегося от смертной скуки калифа.
Комната была мала или, по крайней мере, казалась такой, так как блеск желтой с золотом шелковой материи ломал представление относительно истинных ее размеров.
Изящные складки шелка поддерживались шнурами, ткаными золотом и серебром. На них, как сверкающие змейки, искрились ряды драгоценных камней всех цветов. Тут были бесцветные огнистые бриллианты, кровавые рубины, фиолетовые аметисты, чудные изумруды… На потолке складки материи, напоминавшей сказочную ткань фей, образовывали нечто вроде купола, в центре которого висела на трех золотых цепях лампа, бросавшая сквозь граненый хрустальный шар сверкающие лучи на камни, число которых, казалось, многократно увеличивалось. Это фантастическое скрещивание лучей скорее удивляло, чем восхищало. И эта женщина, прекраснейший бриллиант сокровищницы, казалось, была, как эти камни, холодна и неподвижна… Но это было еще не все… На ковре, около руки с розовыми ногтями, сверкала груда браслетов, колец, ожерелий и золотых монет. Казалось, это богатство выскользнуло из ее рук, когда она была побеждена сном в момент любования его всесильными аксессуарами.
Этот будуар мог бы служить жилищем гномам, которые, по народному преданию, стерегут скрытые сокровища. Не была ли действительно эта женщина феей… или каким-нибудь сверхъестественным существом?
Вдруг послышался слабый звон. Спящая открыла глаза. Она огляделась вокруг, и странная холодно- радостная улыбка скользнула по ее лицу. Звонок раздался снова. Медленно поднявшись, она дотронулась рукой до скрытой обоями пружины, и в стене вдруг открылась маленькая дверь, за которой оказался круг, похожий на тот, который описан Виктором Гюго в комнате герцогини Джозианы. На нем лежала визитная карточка.
Незнакомка взяла ее и, написав на ней несколько слов карандашом, положила на круг, который снова исчез в стене.
— Он! — прошептала она. — Уж не принес ли он какую-нибудь дурную весть?
Отбросив волосы назад, она закрепила их на затылке при помощи золотого гребня, затем, накинув на плечи мантилью, она подняла портьеру и, отворив дверь, вошла в маленький, смежный с будуаром салон, оригинальная мебель которого по какому-то странному капризу была крыта соболями.
В ту же минуту какая-то личность, одетая в черное, низко склонилась перед ней, произнеся почтительным тоном:
— Госпожа герцогиня позволит мне засвидетельствовать ей мое глубочайшее почтение?
Прекрасная незнакомка была не кем иным, как той, которую наши читатели уже знают под именем Тении.
— Чего тебе надо, Манкаль? — спросила она, прерывая поток его вежливости.
С этими словами она устремила на своего агента, в котором никто не узнал бы каторжника Бискара, взгляд, сверкавший, как камни ее ожерелья.
— Увы! — прошептал он, почтительно склоняя голову. — Я осмелился явиться в такой ранний час только потому, что этого требовали дела, представляющие для меня большую важность…
Герцогиня сделала презрительную гримасу.
— Для тебя? — сказала она. — Что мне за дело до этого?
— Увы, герцогиня, — продолжал Манкаль, голос которого становился умоляющим, — я более всего опасался бы не угодить вам…
Она пожала плечами с плохо скрываемым нетерпением…
— Наконец, что же ты сделал?
— Вы хотите, чтобы я рассказал?
— Разумеется.
— Я не решаюсь… Я так боюсь, что госпожа герцогиня на меня разгневается…
— Последний раз спрашиваю тебя: будешь ли ты говорить?
Манкаль выпрямился. Впрочем, было очень легко понять, что вся его манера была притворна. Но Тения ничего не заметила.
— Знает ли госпожа герцогиня о нынешних биржевых курсах? — спросил он, вынимая из кармана журнал.
— Нет! — бросила красавица.
Порывистым движением она схватила журнал и впилась в него глазами.
Громкое восклицание сорвалось с ее уст.
— Негодяй! Понижение двадцать на сто… И ты посоветовал мне играть на этих бумагах!…
Манкаль молча опустил голову.
— Вот до чего довела меня доверчивость! Потеря более чем двухсот тысяч франков!…
Странно было видеть лицо герцогини в ту минуту, когда ею овладел порыв гнева. Ее губы дрожали так, что она едва могла произнести слово, ее большие ясные глаза налились кровью…
И это из-за сравнительно ничтожной потери, когда самая дешевая ее диадема, самое скромное ожерелье в десять раз превышало по стоимости эти несчастные десять тысяч луидоров, похищенных спекуляцией!
— Ну, отвечай же мне! — кричала она, топая ногами, как ребенок.
— Что могу я сказать вам? — отвечал по-прежнему покорно Манкаль. — Разве вы не последовали советам Коломбе и Стефена?…
— Дураков! Может быть, даже мошенников, которые хотели обокрасть меня!…
— О! Госпожа герцогиня слишком строга!… Но как бы то ни было, я получил вчера формальное приказание покупать…
— Да! Это верно! Что же дальше?…
Странная улыбка скользнула по лицу Манкаля.
— Я уже сказал, что мне надо умолять госпожу герцогиню о прощении…
— Тебя простить?… Простить? Когда ты сообщник моих врагов, тех, которые меня ограбили…
— Госпожа герцогиня не поняла меня…
— Я тебя не поняла?
— Нет!
— Ты, значит, не просишь прощения за свое преступление? Да, это преступление, и я отомщу за него!
— Извините, самое большое преступление, которое я мог совершить, это было…
— Говори же!
— Это было — не исполнить ваших приказаний.
— Ты не исполнил моего распоряжения! Как? В чем?… Говори же!… Ты просто убиваешь меня! Так ты не исполнил… Чего ты не исполнил?
— Извольте, госпожа герцогиня: приказания, которое вы мне вчера послали.
Тения шагнула к нему.
— Как! Говори!… Ты не исполнил его?
