казалась ему оскорбительной, а, между тем, в первые годы их супружества ни одно слово, ни один жест баронессы не давали повода усомниться в ее преданности.
Матильда была уравновешенна и доброжелательна, но когда она ему улыбалась, он чувствовал, что ничем не заслужил ее привязанности и вменял жене в преступление свою неспособность заставить ее полюбить навязанного ей мужа.
Теперь он обрел почву для ненависти и ждал случая отомстить за то, что он осмеливался называть проступком Матильды, будучи в то же время вполне убежденным в ее невиновности.
Оставалось только найти средство достичь своей цели. Блазиас умер, и Сильвереаль должен был положиться лишь на собственную изобретательность. Ненависть подсказала барону верное и эффективное средство завлечь в ловушку Матильду и Армана. Только бы ему удалось как-нибудь устроить их свидание, а там закон давал ему право, как оскорбленному мужу, произвести расправу…
Вот каково было положение, в котором находился Сильвереаль.
Положение герцогини де Торрес было гораздо сложнее.
Несмотря на презрение, которое она выказывала до сих пор по отношению к Манкалю, несмотря на удовольствие, которое она испытывала, видя его испуг, когда она заставила его поверить во мнимое отравление, она не могла без ужаса думать о странном могуществе этого человека, в котором она убедилась, когда Сильвереаль вынужден был сознаться в своем ужасном преступлении.
Конечно, она не могла понять до конца, с какими обстоятельствами связывалось это преступление, совершенное в незнакомой для нее стране. Слова «Камбоджа» и «Король кхмеров» были для нее непонятными и малозначащими.
Но что ее поразило и привело в ужас, так это то, что она чуть было не связала свою судьбу с судьбой человека, руки которого были обагрены кровью. А между тем, разве она сама была невинна? Разве она не отравила своего первого мужа? Душа человеческая так создана, что, снисходительная к своим собственным подлостям, она возмущается преступлениями ближнего. К тому же весь характер герцогини де Торрес состоял из противоречий.
Выброшенная в мир совершенно случайно, не знающая отца, воспитанная матерью, женщиной без чести и без правил, погрязшей в самом грязном разврате, Изабелла еще в ранней юности была продана старику.
Умирая, этот человек оставил ей в наследство твердую уверенность в том, что ее красота должна покорить мир. Он оставил ей ненависть и презрение к этому миру, к его законам, к людям, его населяющим…
Надо сказать, что Изабелла получила самые странные наставления, самые необычные ориентиры. Старик, о котором мы говорим, назывался герцогом Д.
Почувствовав приближение смерти, он позвал к себе Изабеллу и выслал всех слуг.
На его лице, изнуренном скорее развратом, чем болезнью, читалась странная ирония.
— Подойди, моя жемчужина, — сказал он ей. — Я умираю… О! Не волнуйся, а то ты заставишь меня сомневаться в тебе. Ты не можешь ни любить, ни уважать меня… и совершенно права в этом отношении. Я сам никогда не любил тебя. Я взял тебя как игрушку, купленную за деньги, и забавлялся этой игрушкой. Многие презирают меня, и они правы, точно так же, как ты имеешь полное право презирать меня. Я всегда думал только об удовлетворении своих эгоистических желаний, полагая, что пользоваться жизнью есть мое единственное предназначение на этом свете. Я развратил тебя настолько, насколько хотел. Я уничтожил в тебе всякое искреннее чувство и всякий стыд… Ты — мое произведение, и я горжусь тобой. Я удовлетворен этой гордостью. Она — венец моей жизни…
Он помолчал минуту, затем продолжал:
— Если ты моя достойная ученица, то должна с нетерпением ждать минуты моей смерти.
Она сделала протестующий жест.
— Не отрицай, ты меня этим огорчишь. Я буду думать, что не успел до конца испортить тебя. Итак, глядя на мое желтое лицо, ты говоришь себе: «Неужели он еще не скоро перестанет мне надоедать?» И ты права… Только… ты так спешишь увидеть меня мертвым потому, что надеешься найти в моем завещании приятное воспоминание обо мне?
Она не могла удержаться от нетерпеливо-радостного жеста.
— Ну, моя красавица, ты на этот счет ошибаешься! Я не оставляю тебе ни гроша! Кто знает? Если бы благодаря мне ты получила определенный достаток, то добродетель, которая подстерегает тебя, может невзначай овладеть тобой… Ты молода, а мечты о добре живучи… Я потратил шестьдесят лет на то, чтобы вырвать эту дурную траву. Я слишком много дал тебе преступного, чтобы иметь глупость помочь твоему очищению. Напротив, умирая, мне сладко думать о том зле, которое ты причинишь…
Конвульсивная судорога на мгновение остановила его. Казалось, что смерть наложила ему на рот свою костлявую руку, чтобы заставить замолчать.
Но он усилием воли преодолел начинающуюся агонию и продолжал:
— Я ничего тебе не оставлю. Так что, выйдя из роскошного дома, в котором ты провела много веселых часов, ты сразу упадешь в пропасть лишений… Едва мне успеют закрыть глаза, как мои родные, — люди суровые, холодные, одним словом, наследники, — явятся сюда… Тогда, если ты еще будешь здесь, они выгонят тебя на улицу, как выгнали бы проворовавшегося лакея. Это мне нравится, и я хочу чтобы все было именно так…
Несчастная, которую этот цинизм не только лишал надежд на будущее, но и заливал ядом все тайники души, уже не могла сдержаться.
— Вы негодяй! — крикнула она. — И то, что вы делаете — подло! Подло!
Он рассмеялся.
— Отлично! Оскорбляй меня, даже бей! Это будет еще лучше! Смерть не пугает тебя… Ты сильнее, чем я предполагал. Другая заплакала бы… Ты злишься… Я предпочитаю это. Я чувствую новый прилив сил… Я еще не все сказал. Изгнанная отсюда со словами презрения, каких ты еще никогда не слыхала, ты покинешь этот дом, совершенно потеряв голову… Тебе не дадут взять даже того, что тебе принадлежит по праву, тебе скажут: «Подлая куртизанка! Здесь ничего нет вашего…» Тогда ты подумаешь о самоубийстве, ты побежишь к реке… Это всегда так бывает… Ты облокотишься на парапет, ты будешь глядеть на черные волны, ты наклонишься…
Она вскрикнула от ужаса.
— Погоди! Дай мне закончить! Ты не утопишься… потому что из черной глубины тебе послышится голос, говорящий тебе: «Это безумие при твоей молодости и красоте, которой нет соперниц! Надо бороться с судьбой… Надо идти вперед без стыда и страха, с твердой решимостью никогда никого не любить и сделать из своей красоты только средство для удовлетворения своих желаний. Красота правит миром. Мужчина — раб своих желаний. Знай это, дитя мое. Что могли значить какие-нибудь десять тысяч франков дохода, которые я оставил бы тебе? Как честная женщина, ты их не стоишь. Как куртизанка, ты стоишь миллионов… Середины нет! Я бросаю тебя в грязь, чтобы ты вышла из нее бриллиантом… Презирай и ненавидь людей, потому что ни один не скажет тебе откровенно, как я, того, что он думает о тебе. Мужчина видит в женщине только лишь удовольствие. Всякая любовь есть ложь и глупость… Возбуждай желания и на страстях людских воздвигни себе могущество и богатство. Когда ты наконец достигнешь всего этого, то скажешь обо мне: «Этот один еще чего-то стоил»… А теперь дай мне умереть… Ступай! Да! По пути возьми в моей библиотеке том «Знаменитых Куртизанок»… Там есть много полезного… Я дарю тебе его…
Отвратительный старик умер.
Бедная девушка не могла до конца поверить его страшным словам. Она осталась в доме, который привыкла считать своим.
Но роковые предсказания старика довольно быстро начали сбываться… Наставник Изабеллы пал очень низко. Те, которые носили его имя, вошли в дом с такими лицами, будто их заставили посетить зараженное место. Его старший сын, так как у этого негодяя были дети, приказал открыть все двери, чтобы очистить воздух. Увидя Изабеллу, он сказал, даже не глядя на нее:
— Вы найдете тысячу луидоров у нашего нотариуса… Ступайте за ними.
В его тоне и жестах было столько презрения, что она даже не подумала возразить. Это было меньше и, вместе с тем, больше, чем она ожидала. На насилие она сумела бы ответить. Но спокойное презрение уничтожало ее.
