живший вне света, казалось, принадлежал к какой-то особенной расе. Он, так сказать, в первый раз появился теперь в обществе, и при каких обстоятельствах, Боже!
Если бы еще он выказывал раскаяние! Но нет! Эта грубая натура знала и понимала только истину.
И когда академик, отеческим голосом прося суд о снисхождении к виновному, рассказал со слезами на глазах, как он вскормил его молоком знания, как он выказывал неизменную благосклонность неблагодарному, который так отплатил ему за все это.
Тогда Эксюпер вскочил в бешенстве и, показывая Лемуану кулак, крикнул:
— Вы лжец и вор!
Это был скандал, печальный со всех точек зрения. Конечно, ученый отвечал только снисходительным презрением на эти безумные обвинения.
Но толпа не была так снисходительна. А также и судьи.
Напрасно президент, выказавший тут замечательное беспристрастие, старался убедить обвиняемого обратиться к человеческим чувствам.
— Вы великий преступник, — говорил он, — вы одно из тех существ, которые позорят человечество. Но, быть может, не всякое чувство умерло в вас. Как! Вы обвиняете ученого, которого чтит вся Европа, из-за которого нам завидует Вселенная, в том, что он похитил у вас плоды ваших трудов. Не добавляйте к совершенному вами преступлению и этого оскорбления. Возьмите назад ваши слова, заклинаю вас!
— Господин президент! — отвечал Эксюпер: — Я объявляю снова, что нет низости, хуже совершенной этим человеком.
— Обвиняемый, если вы будете упорствовать в ваших клеветнических заявлениях, я буду вынужден поступить с вами по всей строгости Закона!
— А! Но, если только вы можете быть правы, к чему же вы тогда меня спрашиваете?
Это бесстыдство, этот цинизм заставил судей подскочить в своих креслах.
Обвинительная речь была громоносна.
— Как! — вскричал прокурор: — Наша страна имеет честь и славу обладать гением, который первый проник в таинственные глубины редких наук, нашел ключ к истории человечества, скрижали которой теперь доступны всем, кто ищет в прошлом семена будущего! Будущее — это великое слово, господа! Кто знает, какие сокровища знания заключены в уме того, кого мы едва не лишились! И посягнул на эти сокровища человек, которого он приютил, когда он был одинок, накормил, когда он был голоден, одел, когда он был наг.
Негодование не имело пределов.
Надо признаться, дикарь абсолютно не умел себя вести. Он даже не взял себе адвоката, и защитник был назначен ему судом.
Защитник пытался доказать помешательство своего клиента.
— Взгляните, господа присяжные,— говорил он, — взгляните на этот длинный череп, этот выдающийся лоб, эти выдающиеся челюсти, наводящие на мысль о низших расах, и вы поймете, что этот человек не может быть ответственным за свои поступки. Перед вами находится одна из физиологических загадок, которые принадлежат к области знания специалистов душевных болезней.
И в таком же духе в течение почти двух часов.
— Не имеете ли вы чего-нибудь сказать? — спросил президент у обвиняемого.
Эксюпер поднялся, уже более спокойный, чем прежде.
— Извините, господин президент, — сказал он. — Думаете вы, что есть во Франции кто-нибудь, кто знает санскритский язык?
— Конечно, Франция богата учеными, которые. Но к чему этот вопрос?
— Я попрошу вот чего. Пусть пригласят сюда одного из этих ученых, о которых вы говорите. Я произнесу несколько строк из Рамаяны, и мы попросим почтенного господина Лемуана перевести их. Ручаюсь моей головой, что он ничего не скажет, так как он никогда не знал ни одного слова на каком-либо из языков Востока! Тогда вы поймете, господин президент, и вы, господа присяжные, что этот человек не мог написать той книги, которую он имел бесстыдство подписать своим именем!
Эти слова были произнесены со спокойным достоинством, составлявшим резкий контраст с общим поведением обвиняемого.
Несколько минут продолжалось мертвое молчание.
Академик поднялся и произнес:
— Будда сказал: «Склоняй голову перед несправедливостью твоего врага и жди, пока небо откроется, чтобы голос истины мог сойти на землю. Багамова прикун Иасман а белиджар!»
— Это! — вскричал со смехом Эксюпер. — Это даже не по-овернски! Каналья! — добавил он в бешенстве, показывая кулак Лемуану.
— Прения прекращаются! — объявил президент.
Совещание присяжных было кратким. Ответ был утвердительным, правда, с признанием смягчающих вину обстоятельств.
Эксюпер был осужден на вечные каторжные работы.
— Каторжные работы! — заметил он, пожимая плечами. — Все, значит, осталось по-старому!
Прошло шесть лет со времени объявления приговора.
Эксюпер был в Рошфорской тюрьме. Странная вещь: изолированный от света, похороненный под курткой каторжника, Эксюпер обрел снова спокойствие былого времени.
В течение нескольких часов свободного от работы времени он снова занимался лингвистическими работами, один, без книг, руководствуясь только своей изумительной памятью.
Зачастую при посещениях иностранцев ему приходилось исполнять роль переводчика, но он, казалось, не слышал изумленных восклицаний, которые вызывала у всех его фантастическая эрудиция.
Его здоровье становилось все хуже и хуже. Было очевидно, что немое горе быстро влечет его к могиле.
Только для того, чтобы переговорить с Эксюпером, Бискар и проник в Рошфорскую тюрьму.
Не подумайте, читатель, что бедный ученый принадлежал к шайке Волков!
После этой печальной истории в его сердце осталось только неискоренимое, глубокое презрение к человечеству.
Он чувствовал себя почти счастливым на каторге, отделенный навсегда от этого общества, где крадут сочинения по сравнительной лингвистике. И, однако, он был бы на свободе, если бы пожелал этого.
Почтенный академик, который после своей первой плутни вошел, так сказать, во вкус, горел желанием издать новую блестящую книгу. Он пытался найти замену Эксюперу.
После изумительной работы ученика отца Домадо надо было отодвигать дальше границы священной науки.
Но кто был способен на это? Конечно, не сам Лемуан. Поэтому он долго и тщательно искал нового секретаря. Но вскоре он заметил, что любителей этого рода занятий мало и что найти второго Эксюпера труднее, чем новую идею. Тогда он явился в кабинет министра внутренних дел и там старый крокодил пролил несколько слез о своем бывшем помощнике.
Министр был тронут. Какая прекрасная душа! Были наведены справки и оказалось, что поведение Эксюпера позволяло смягчить суровость наказания. Тогда Лемуан дал знать Эксюперу, что если он согласится снова стать его секретарем на прежних условиях, то получит свободу.
И знаете, что Эксюпер отвечал на эти проявления великодушного сердца?
Он сказал посланцу жаждущего славы ученого, что он предпочитает оставаться всю жизнь на каторге, носить двойную цепь, падать под ударами сторожей, но ни за что не согласится способствовать этой низости!
Неисправимый!
Он остался на каторге.
Его самым главным и мучительным лишением было отсутствие книг. Он тосковал по санскритскому языку, как другие тоскуют по родине. Он отдал бы руку за индийский манускрипт, ногу за руническую надпись.
Однажды вечером он мечтал, сидя на берегу моря, что было ему дозволено по просьбе доктора,
