Перед ним лежал умирающий, тот самый человек, который похитил его счастье, который, злоупотребив честолюбием де Мовилье, вынудил его выдать за него Матильду.
Но Арман был из числа людей, для которых долг превыше всего. Сейчас обращались к его познаниям, и он готов был сделать все для Сильвереаля, хотя бы даже этим он продолжил мучения любимой женщины.
Наклонившись над неподвижным телом Сильвереаля, он приподнял его веки и внимательно рассмотрел суженные зрачки.
— Смерть близка! — сказал он наконец. — Вы исследовали рану?
— Да, барон был, по-видимому, поражен длинным кинжалом. Оружие затронуло легкое. Происходит внутреннее кровоизлияние. Это вопрос нескольких минут.
Из груди умирающего послышалось какое-то хрипение.
— А этот? — спросил Арман, указывая на де Белена.
— Перерезана сонная артерия. Смерть должна была быть мгновенной.
— Но кто же совершил это двойное преступление? — спросил, подходя, Арчибальд.
— Я думаю, что виновный в наших руках, так как мы схватили какого-то негодяя, пытавшегося скрыться. Он теперь в оранжерее. — сказал полицейский.
— Его имя?
— Этого я не знаю. Поэтому я и просил вас прийти сюда, потому что думал, что вы, без сомнения, можете дать полезные нам сведения о жизни и привычках жертв. Кроме того, вы, может быть, знаете убийцу или, по крайней мере, того, кого я подозреваю в совершении этого преступления.
С этими словами полицейский осторожно приоткрыл дверь в оранжерею и знаком приказал расступиться стоявшим перед ней агентам.
Там сидел в кресле, держась за голову руками, молодой человек, неподвижный, как статуя.
Когда дверь открылась, он вздрогнул и поднял голову.
— Граф де Шерлю! — воскликнул Арман.
9
В ПАУТИНЕ
Было немедленно же дано знать в префектуру, и скоро в дом де Белена явились чиновники.
Это были господин Варнэ, который, как нам известно, был следователем по делу Дьюлуфе, и один товарищ прокурора, который, как читатель скоро увидит, также не совсем нам незнаком.
Первоначальный осмотр не дал почти никаких результатов.
Очевидно, преступление было совершено с целью грабежа, так как в кабинете герцога царил величайший беспорядок Несколько драгоценных вещей лежало на полу, видимо, брошенных впопыхах. Кроме того, некоторые ящики были взломаны и на полу валялись бумаги.
Арман и еще один доктор продолжали заниматься Сильвереалем, который подавал еще признаки жизни.
Мало-помалу он пришел в себя и даже попытался говорить.
Очевидно, это было последнее усилие жизни в борьбе со смертью.
— Прежде, чем допросить арестованного, — сказал господин Варнэ, — я думаю, следовало бы выслушать показания свидетелей. Кто они?
— Это, во-первых, камердинер герцога де Белена, господин следователь, — отвечал полицейский комиссар, — затем еще привратник, некто Бенуа.
— Позовите этих людей. Что же касается вас, господа, — добавил Варнэ, обращаясь к Марсиалю и Арману, — то я прошу вас не уходить.
Те поклонились в знак согласия. Они хотели знать подробности этой странной трагедии, которая так неожиданно развязала ужасное положение.
Белуа был, как читатели помнят, добродушный швейцар, защищавший мансарду Марсиаля от завоевательных планов де Белена.
Это был круглый, толстый человек, исполненный достоинства, считавший свою должность чем-то священным.
Сейчас же было достаточно хорошо видно, какой удар был нанесен его достоинству.
Он явился, понурив голову, с краской смущения на лице. Его господин был убит, и его личная ответственность казалась ему тем более тяжкой, что он не допускал и мысли, что можно войти в дом иначе, как через охраняемую им дверь.
— Что вы знаете? — спросил его Варнэ. — Прошу вас быть как можно более лаконичным в ваших показаниях и избегать бесполезных подробностей.
Бенуа был оскорблен этими словами, но скрыл свои чувства.
Кроме того, он был чрезвычайно изумлен присутствием Марсиаля. Исчезновение молодого человека было «подозрительно», как он замечал часто соседу-бакалейщику. Поэтому, весьма естественно, что он почувствовал немалое удивление, встретив его при таких обстоятельствах.
Но как бы то ни было, однако Бенуа, откашлявшись и заложив два пальца за пуговицу жилета, начал свое повествование.
— Прежде всего, — начал он, — я должен вам сказать, господин следователь, что я заснул около одиннадцати часов вечера. Господин герцог, по своему обыкновению, был уже дома. Я должен заметить, что господин герцог часто проводил ночь, лежа в кресле. Это может показаться странным, но это меня не касается, принимая по внимание мое подчиненное положение.
— Продолжайте, — сказал следователь, опасавшийся дискуссии о неравенстве сословий.
Бенуа сдержал жест неудовольствия и продолжал:
— Прежде чем заснуть, я имел честь сказать госпоже Бенуа — моей законной супруге, — что я намерен встать рано, чтобы заняться кое-какой работой.
Я спал, когда в два часа или четверть третьего, не могу сказать точно, так как, боясь обеспокоить госпожу Бенуа, я не решился прибегнуть к помощи моих часов со звоном, или около этого времени, я услышал звонок. Мое поведение было продиктовано мне совестью, я встал с постели и, услышав шаги в прихожей, спросил: «Кто там?» Мне ответили: «Барон де Сильвереаль».
В ином случае я позвонил бы, чтобы предупредить камердинера господина герцога, но относительно барона я имел приказание пропускать его, когда бы это ни случилось.
Итак, я пропустил барона и вернулся к мадам Бенуа.
Осмелюсь сказать, что я заснул очень быстро. Вдруг в шесть часов утра я был неожиданно разбужен криками, раздававшимися из комнаты господина герцога. Минуту я колебался, я не считал возможным, чтобы крики выходили из.
— Избавьте нас от ваших рассуждений, — прервал с нетерпением Варнэ.
— Я уважаю французское правосудие, — ответил с оттенком горечи Бенуа, — и потому готов исполнить ваше желание. Я вскочил с постели и, не слушая возражений и увещеваний госпожи Бенуа, ринулся, да, господин следователь, именно ринулся в комнаты господина герцога! В ту минуту, когда я был на пороге двери. О! Господин следователь! Я проживу сто лет, что я говорю, век! — и все-таки не увижу более ничего, подобного зрелищу, которое представилось моим глазам! Извините меня! Я чувствую, что готов лишиться чувств при одном воспоминании!
Бенуа действительно побледнел.
В подобных случаях энергичные средства делают чудеса.
— Продолжайте, — сказал суровым тоном товарищ прокурора, — или я сочту, что вы с умыслом оттягиваете время!
Действие этих слов было мгновенным. Бенуа сдержал свои нервы и погрузил шею в галстук, наверное, для того, чтобы придать устойчивость голове, потерявшей было равновесие.
— В галерее, — воскликнул он, — было пять, шесть, десять человек, не могу сказать точно, сколько
