Глаза умирающего открылись. Вдруг все тело его вздрогнуло как бы под ударом электрического тока, и рука протянулась к Жаку.
— Убийца! — крикнул он хриплым голосом и упал на спинку кресла без движения. Он был мертв.
— Убийца! — повторил Жак, лицо которого еще более исказилось. — Кто это?
— Вы убили этого человека? — спросил его следователь.
— Я? Я?!
Этот неожиданный удар, казалось, возвратил Жаку сознание. Он выпрямился и оглянулся вокруг себя.
— Где я? — крикнул он.
В эту минуту он увидел свои окровавленные руки.
— Это кровь! Что это за кровь!
— Это кровь ваших жертв! — прервал его суровым тоном следователь и, схватив за руку, подвел к трупам де Белена и Сильвереаля.
Жак дико вскрикнул и, протянув вперед руки, упал без чувств на паркет.
Арман бросился к нему.
— Искусный актер,— заметил следователь.— Этот обморок притворный.
— Нет! — возразил Арман. — Припадок естественный, но он не представляет, впрочем, опасности.
— Ну так убийца будет помещен пока в лазарет.
По знаку следователя двое полицейских агентов подняли Жака и осторожно отнесли его в карету, ожидавшую у подъезда.
В ту минуту, когда они показались на улице, в собравшейся вокруг толпе послышались проклятия и крики. Многочисленный конвой окружил карету, чтобы защитить убийцу от ярости толпы, и эта предосторожность была далеко не лишней.
Бискар сдержал свою клятву. Сын Жака де Котбеля был обвинен в убийстве, и его ждал эшафот. Паук хорошо растянул свою паутину.
10
ЗАПАДНЯ
Как, каким странным стечением обстоятельств Жак оказался вдруг обвиненным, почти уличенным в ужаснейшем преступлении?
Зачем посещал он герцога де Белена? Как оказался там Сильвереаль? Наконец, был ли виновен Жак?
Во всяком случае, почему он не защищался? Что означало его странное поведение, так весомо подтверждающее предъявляемые ему обвинения?
Постараемся подробно объяснить все это.
Мы оставили Жака в ту самую минуту, когда странная сцена, только что происшедшая между де Беленом, Сильвереалем и герцогиней Торрес, внезапно раскрыла ему глаза, и он бежал из этого дома лжи и разврата.
Урок был жесток и ужасен. Вспомните, какую безрассудную страсть внушила ему эта женщина, едва промелькнув перед ним подобно видению! Что он мог знать о ней? Да и хотел ли он что-либо знать, видеть, анализировать?
В час скорби, когда в отчаянии от бесконечных неудач он хотел искать у смерти покоя, в котором постоянно отказывала ему жизнь, когда изгнанный де Беленом, обвиняемый «Поджигательницей» на смертном одре, ввергнутый в таинственную бездну, глубины которой он даже не пытался измерить, несчастный остался один на один со своим отчаянием, без друзей, без поддержки, именно в эту ужасную минуту и вошла она в его жизнь. Она была прекрасна Глубокая, самоотверженная любовь светилась в ней, придавая особый блеск, особую лучезарность ее красоте, особую проникновенность ее словам, особую силу ее колдовским чарам. Жак тогда с благоговением шептал имя Изабеллы, казавшейся ему чистейшим, достойным обожания существом!
И вот на сцену выходит Сильвереаль! Он груб, нагл, циничен. Но он принес тот фонарь, который озарил мрак. Он принес правду! Правду о том, что всей окружающей его роскошью Жак обязан был многочисленным любовникам Тении! Каждая из ее драгоценностей, каждый из ее нарядов был ценой продажных ласк!
И его, Жака, могли обвинить в пользовании плодами этого постыдного торга! Да, он дал пощечину де Белену! Но разве этим было смыто его бесчестие? Драться, убить герцога — значило ли это уменьшить вероятность обвинения? Тогда он оттолкнул от себя эту женщину.
Он не убил ее. Наверное, он не мог бы объяснить причину подобной жалости! И вот он снова одинокий, отвергнутый жизнью бедняк, не знающий, где преклонить голову! Он хотел покоя. Но злополучная судьба властно толкала его вперед.
Однако он старался не поддаваться отчаянию, не сгибаться, не терять надежды.
— Я буду бороться, — шептал он, широко шагая по пустынной дороге к Парижу. — Довольно слабости! Довольно трусости! Разве я не мужчина, разве я не могу, подобно другим, силой воли пробить себе дорогу? Я молод. Я чувствую в себе мужество и энергию возрожденного человека.
Вдруг он вздрогнул. Где-то сзади послышался шум чьих-то торопливых шагов. Кто-то преследовал его!
Хотя он и сам шел очень быстро, однако шаги слышались все ближе и ближе. Нет, это была не герцогиня, которая, повинуясь какой-нибудь безумной идее, могла пуститься в погоню за своим любовником. Шаги были тяжелые, мужские.
«Вероятно, это какой-нибудь негодяй, подосланный Беленом и Сильвереалем, чтобы убить меня», — быстро промелькнуло в голове Жака.
Он резко остановился. Он был безоружен, но твердо решил дорого продать свою жизнь. Место было пустынное, до заставы еще довольно далеко. Помощи ждать было не от кого.
— Ничего! — прошептал Жак. — Если уж рок так властно распоряжается моей жизнью, пусть. Будь что будет!
Между тем, среди окружавшего мрака уже обрисовывалась чья-то тень, быстро приближающаяся к тому месту, где стоял Жак.
— Граф де Шерлю! — произнес чей-то незнакомый голос.
Молодой человек сделал несколько шагов навстречу незнакомцу.
Это был человек средних лет, в черной ливрее и в черной шляпе с кокардой.
— Что вам нужно? — спросил Жак, из предосторожности становясь в оборонительную позу.
— Извините, сударь, — сказал незнакомец, вежливо снимая шляпу. — Не вы ли граф де Шерлю?
Имя это кольнуло слух Жака, как злой отголосок прошлого. Однако он сдержался.
— Это я, — отвечал он. — У вас есть ко мне какое-нибудь дело?
— Да, сударь. Я доставил вам письмо. В доме, где вы проживаете, мне довольно грубо ответили, что граф только что ушел. Я добился, однако, того, что мне с грехом пополам указали, в какую сторону отправился господин граф, и мне посчастливилось догнать вас.
Хотя разговор этот и происходил у одного из фонарей, кое-как освещавших аллею, Жак все-таки не мог разглядеть лица своего собеседника. Но в тоне его голоса звучала искренность.
— Вы говорите, что у вас есть письмо ко мне. Кто послал вас?
— Сударь, — сказал слуга, понижая голос, — я не считаю себя вправе сообщать вам это. Но уверен, что в письме вы найдете желаемое объяснение.
— Давайте же его сюда!
И с нетерпением, в котором он сам себе едва ли отдавал отчет, Жак протянул руку за письмом.
Слуга подал ему крошечную, изящную записочку. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы
