надежде увидеть Василия Александровича. Не помню, как я представился в приемной начальника дороги, но вскоре Верин отец приветливо встретил меня в своем кабинете. Не дослушав моих объяснений, он спросил наш домашний адрес, записал его и велел быть готовыми к шести часам вечера, когда к нашему дому подъедет его служебная машина. Придя домой, я стал помогать маме укладывать в мешки и небольшой чемодан необходимые им одежду, обувь, другие предметы. Помню, как несколько раз упрямо убеждал мать не брать того, что мне казалось лишним, и ей приходилось снова и снова переукладывать вещи. В конце концов незадолго до назначенного срока все было уложено, завязано, застегнуто, мама смирилась с ограниченным составом багажа, а я — с неподъемным для нее и братика весом мешков. Ровно в шесть прибыла машина, мы быстро погрузились и поехали незнакомым маршрутом к запасным путям, где на большом удалении от вокзала стоял под парами охраняемый от посторонних несколькими милиционерами пассажирский состав. В его вагоны заканчивали грузиться семьи сотрудников управления дороги. Мама и Толя были в числе последних пассажиров. Я погрузил их вещи, мы второпях попрощались, так как поезд уже отправлялся в путь.
Счастливый оттого, что мама и братишка поехали в недоступном для большинства людей пассажирском составе, я отправился на работу к отцу, чтобы поскорее сообщить ему об этом. Еще не стемнело, город жил в тревожном режиме военного времени. В течение дня я обратил внимание на то, что среди прохожих стало гораздо больше мужчин в военном обмундировании. По улицам все чаще проезжали грузовые автомобили с группами вооруженных красноармейцев, разместившихся в кузове. На Брест- Литовском шоссе я видел несколько поврежденных, но двигавшихся своим ходом танков. Попадалось немало медленно бредущих красноармейцев в запыленной пропотевшей одежде с перевязками на голове, на руках, ногах. Видел даже обоз из трех совершивших долгий путь на восток телег, нагруженных домашним скарбом, и группы устало плетущихся за телегами беженцев с почерневшими лицами. А сейчас, направляясь к отцу, неожиданно стал свидетелем трагического происшествия. Проезжавший рядом военный грузовик, не притормозив, круто повернул, и через борт головой вниз свалился красноармеец. Он лежал на мостовой без признаков жизни, голова была залита кровью. Машина остановилась. Товарищи уложили тело в кузов, и грузовик умчался.
Узнав о благополучном отъезде матери и Толи, отец был безмерно рад. Теперь оставалось надеяться, что поезд не попадет под бомбежку, и терпеливо ожидать сообщения из Башкирии, куда направлялся состав.
В остававшиеся до явки в военкомат два дня я оформил зачетную книжку, получил летнюю стипендию и двухнедельное пособие по мобилизации, собрал вещи и занялся покупкой «еды на сутки». Последнее оказалось непростым делом. В соседнем продмаге покупателей не было, а все полки были заставлены пирамидами консервов из крабов, которые до войны не пользовались спросом (несмотря на рифмованную рекламу тех лет: «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы»). Долго ходил по городу, пока удалось купить немного еды. Местами чувствовался запах гари, это в каких-то конторах сжигали архивы, которые не следовало оставлять врагу.
Все собранное я уложил в маленький чемодан, а предмет особой гордости — сшитое в прошлом году по последней моде демисезонное пальто решил нести в руках. Оставалось еще время, и я успел узнать в управлении дороги, что поезд, в котором ехали мама и Толя, благополучно покинул пределы Украины.
Пришел отец, проверил содержимое моего чемодана, к купленным мною двум батонам и «палке» колбасы присовокупил брусок хозяйственного мыла, дал мне небольшую сумму денег, и мы отправились к месту сбора. Я шел, как говорится, с легким сердцем, ведь отныне не надо будет принимать собственных решений, моя судьба, как и судьбы всех ровесников, еще не служивших в армии, теперь определена государством. Вскоре мы увидели, что весь двор, куда требовалось явиться, запружен одетыми кто во что молодыми парнями. Здесь же толпились провожающие — родители, девушки, друзья. Многие из прибывших обошлись без чемоданов, за плечами у них были удобные вещевые мешки. Вместо пальто некоторые взяли теплые куртки, телогрейки, и это также было мудрее.
Появились офицеры, построили собравшихся в четыре ряда и сделали перекличку. Всего нас было человек пятьсот. Военком объявил, что по приказу Государственного Комитета Обороны военкоматы угрожаемых районов обязаны эвакуировать на восток стратегический резерв Красной армии — допризывников 1922–1925 годов рождения. Наша колонна следует пешком в Сталинскую (ныне Донецкую) область, где по направлению областного военкомата мы будем работать в совхозах или на шахтах, пока не призовут в армию. До места назначения нас сопровождают три офицера, которым мы обязаны беспрекословно подчиняться. Спустя несколько минут колонна вышла на бульвар Шевченко и медленно двинулась в сторону Печерска. Папа и другие родители сопровождали нас до привала, объявленного вблизи Лавры. Здесь мы крепко обнялись, расцеловались, еще не зная, что наша следующая встреча произойдет через три года.
Раздалась команда строиться, и колонна направилась к мосту через Днепр. Сопровождавших дальше не пустили. Немцы часто, но пока безуспешно пытались бомбить мосты. Нам повезло, мы перешли через мост в полной тишине. Долго оглядывались с левого берега на такие знакомые очертания золотых куполов Печерской лавры. Прощай, Киев! Я готов к любым лишениям, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуться к тебе с победой!
Многоэтапная дорога в армию: Киев — Сталино — Куйбышев — Ташкент
Прощаясь с Киевом, я не мог предположить, что мой путь в ряды Красной армии будет таким долгим (десять месяцев) и протяженным (порядка трех тысяч километров).
В первый вечер мы прошагали совсем немного и вскоре после заката заночевали в свободных складских помещениях какого-то колхоза. Я постепенно знакомился со своим новым окружением. В отряде оказалось немало парней постарше меня, они по разным причинам ранее имели отсрочки от призыва в армию. Студентов было лишь несколько человек. Большинство в отряде составляли рабочие парни с семи- восьмилетним образованием, немногие окончили десятилетку.
По расчетам военкомата, шестьсот километров до города Сталино наш отряд должен был преодолеть за две с небольшим недели. Но уже второй день марша, начавшийся вскоре после рассвета, оказался очень трудным. Немилосердно жаркое июльское солнце, рытвины и ухабы грунтовых дорог, петлявших среди необозримых полей созревшей пшеницы, и редкие короткие привалы уже к полудню превратили нашу, вчера еще такую стройную колонну шагающих в ногу веселых парней в растянувшуюся на много сотен метров унылую процессию.
К моменту остановки на обед в каком-то колхозе мы понесли первую потерю: один из допризывников не выдержал перегрева и потерял сознание, мы оставили его в колхозном медпункте. Сытный горячий обед и час отдыха помогли, но к концу дня усталость была смертельная, да и многие из-за неподходящей обуви основательно натерли ноги. Несмотря на очень неудобный груз (чемодан в одной руке, пальто в другой), я не чувствовал себя обессиленным и несчастным.
В дни марша у многих сельских околиц к нашей колонне подходил и, иногда в одиночку, иногда группами, женщины разных возрастов, в руках у одних были крынки молока, другие выносили творог, вареные яйца, иную снедь. Угощали каждого из нас, кто, покинув на минутку строй, подходил к ним. Трогательнее всего в этих коротких встречах были материнские напутствия, пожелания уцелеть на войне, которые шли от души этих простых сельских женщин, утиравших слезу уголком белой косынки. Некоторые в ответ на слова благодарности говорили: «А может, бог даст, моего сыночка перед фронтом кто-нибудь, как я тебя, угостит».
Марш продолжался, но день за днем рушилась дисциплина в отряде, становилось все больше хромающих, не поспевавших за колонной, численность отряда убывала. Трудно сказать, куда исчезали отставшие. Наш маршрут проходил немного южнее железнодорожной линии Киев — Харьков, возможно, беглецы добирались до ближайшей станции, где садились в эшелон, шедший на восток, а кто-то поворачивал на запад, к родному дому. Так или иначе, к концу недели марша, когда отряд таял уже не по дням, а по часам, сопровождающие офицеры увидели выход в том, чтобы оставшееся расстояние мы преодолели в эшелоне, и повели нас вдоль железной дороги. На первом же разъезде стоял под парами
