трепет.
– Обидно-о!.. – передразнивая меня, повторил он рефрен одного из моих монологов. И засмеялся.
Мы свернули на малозаметную бетонку.
– Тут воинская часть… шлагбаум был еще недавно, а сейчас знак висит: проезд запрещен, но кто знает, те…
Попрыгав по колдобинам километров пять, мы вынырнули на федеральную трассу, почти к границе губернского города, где мне предстояло заночевать в гостинице.
Среди таких людей если не крадешь – думают, что не умеешь. А если не обманываешь, думают, что – лох! А если…
На второй день после моего возвращения в столицу позвонил Эдик и тоскливо-туманно спросил:
– Что делаешь?
Я, сидя на диване с газетой, энергично сказал:
– Крашу потолок! Голубой краской, чтоб как небо. А пол уже покрасил зеленой.
Через паузу, через снисхождение к моей болтовне, он продажно сообщил:
– Коробков сказал, что ты уже ничего не можешь. Выдохся… ему показалось. Нет, к тебе он хорошо относится, но…
Мне как плетью по сердцу! Как пинка под зад! Я – не могу?! Я не могу стелиться перед толстосумами! Туфту впаривать им! С поклоном лакейским лебезить и канючить! В том-то, 94-м! У того богатея, возомнившего себя покровителем искусств, деньжата на срочную съемку небывалого по художественным достоинствам фильма взял один человечек! Не погнушался! Видел я потом результат – «Мерседес» и золотые цепи на шее и на руках этого творца. Я даже, когда он сел и брюки задрались, невольно глянул – может, у него и на ногах… на щиколотках цепи? Знаем мы, как спонсорские деньги делятся: пятьдесят процентов продюсер себе в карман, двадцать – за подкладку, остальные в – дерьмо, т. е. в дело!
– Ты что молчишь? Алло… ты меня слышишь?
– Я не молчу, я с потолка слезал, вот сейчас руки о штаны вытираю… Значит, так… скажи своему другу, что это он ни ху… ничего не может! Когда у него этот его полтинник?
– Уж скоро – через неделю.
– Через неделю… Вот пускай трепещет! Вместе со своими гостями толстопузыми, высокопоставленными!
– Значит, ему сказать: ты согласен?
– Это не всё. Спроси Людмилу – будет работать? Да быстрее – времени нет! Ну, давай, давай, я жду!
Ох, люблю я покрикивать! Подгонять! Жена так считает.
Ошибочно. Просто скорость жизни у всех разная. В генах же не только судьба, характер, а еще и – скорость. Заленился ты, задержался в общем тысячелетнем движении – другим поколениям наверстывать. Вот, например…
Людмила взяла трубку.
– Алло?
– Добрый день… – начал я вкрадчиво.
– Привет, – прервала Людмила, решившая, видимо, наверстывать. – Эдик говорит, вы хотите мне что-то сказать?
– Когда я говорю с вами, дорогая Людмила Георгиевна, я сказать уже ничего не хочу. Здесь не нужны слова! Только объятия! Даже не видя вас, а только разговаривая по телефону, я млею и у меня кружится голова. Чтобы не упасть и не разбить себе черепушку, спрашиваю: я сейчас буду писать сценарий – согласны вы на главную роль?
– А что это?
– Пока не знаю. Но это будет – Нечто! Это будет такое, что я бы на вашем месте отказался, а потом всю жизнь жалел! Кусал бы локти, пятки, уши…
– Ну, намекните хотя бы…
– Не могу – это военная тайна!
– Ну, ладно – согласна! – рявкнула неудовлетворенная артистка.
Тайна была. И с осязаемым опасно-военным душком. Еще возвращаясь от Коробкова по рассекреченной, униженной, разжалованной колдобистой дороге, посетила меня идея. Они же ведь, идеи, приходят без спроса, не стучатся в лоб: «Разрешите войти?»
Потому что, если бы стучались, многие бы их не впустили в свою башку, а зачем? Лишние заботы, хлопоты, неприятности и… неблагодарность.
Давно у меня чесалась руки! На этих, вмиг забывших о народе, оторвавшись от него, как шарик воздушный, выскользнувший из детской ручонки… Да хоть бы дело разумели, а то!..
За примером недалеко ходить – триста метров от моего дома: две двенадцатиэтажки, между ними зеленый квадрат газона, по краям клены, береза, кусты. В июне пригнали технику, срезали верхний слой, завезли чернозем, посеяли травку. А через две недели (можете проверить!) КамАЗы привезли гравий, гастарбайтеры засыпали пробившиеся ростки и… поставили гаражи. Полупрозрачные, зелененькие. Обнесли участок металлическим забором, повесили замок на ворота. Но… минули еще две недели, и (честное пионерское – не вру!) гаражи убрали, завезли бытовки рабочих и… начали ремонт фасадов этих двух двенадцатиэтажек.
И покаяться некогда, потому что все время заняты – делаем новые ошибки! Задачка: «Один пешеход вышел из пункта „А“ со скоростью 5 км в час, другой из пункта „Б“ со скоростью 7 км в час. Как быстро встретятся пешеходы, если расстояние между пунктами „А“ и „Б“ 30 километров, а идут они в разные стороны?»
Если послушать наших политиков, то в самое ближайшее время!
По-всякому можно отмечать юбилей. Можно как Иосиф Давыдович в гостинице «Рэдиссон-Славянская». Это надо было видеть! Я видел, пришел туда по делу и – ахнул! Очередь длинней, чем в женский туалет в антракте в концертном зале «Космос»! И вся из знаменитостей – журналисты, артисты, депутаты! – покорно тянулась по коридору на второй этаж, где на лестничной площадке стоял на треноге писанный маслом портрет супружеской четы. Это был юбилей свадьбы. А через несколько дней (см. криминальные сводки) владельца гостиницы, американца, застрелили тут же неподалеку, в подземном переходе! В результате – тень на плетень, специфический осадок.
Можно отметить юбилей на выезде в старинном замке, где-нибудь на юге Франции, арендовав его на недельку и вывезя туда гостей (у кого нет своего) самолетом, но… не всяк согласится. Увильнет под благовидным предлогом прокурор, начальник налоговой, да и профессор медицины не примчится сюда (туда). А заглянуть по-соседски, по-свойски «на огонек» в подгородское имение – это, пожалуйста! Это солидно, пристойно, необременительно.
Гости съезжались. Коробков с супругой приветствовали их, стоя у льва, что со свирепой мордой, и не придавая этому значения. Гости поздравляли, преподносили и растворялись в общей шевелящейся массе приглашенных.
Я был там. Имел честь, коей пренебрегал, стараясь зря не светиться. Икс Игрекович же нашел собеседников, которые всегда легко находятся среди не знающих чем себя занять.
В преддверии праздничного ужина, на лужайке, перед домом, были накрыты столы с закусками, играл струнный оркестр.
Погода благоприятствовала, и дамы щеголяли в открытых платьях, поблескивая, посверкивая драгоценностями. Мужчины кучковались, иногда переходя от одной кучки к другой. Общее оживление охватывало присутствующих при появлении значимых фигур: на лицах мужчин появлялись подобострастные улыбки, а женщины ненароком поправляли прически, осторожно тыкая их пальчиками, или одергивали, поглаживали платье, кто-то касался украшений в ушах, на шее…
Начальник городской изображал рубаху-парня, панибратски хлопал по плечу, гыкал, хмыкал. Потрогал стол с закусками – не качается ли? Госдумовский депутат изображал глубокую озабоченность, что, в сочетании с его лоснящимися щеками и каким-то продизенфицированным взглядом, создавало впечатление психического нездоровья. Носитель губернской власти, осанистый, как памятник самому себе, был окружен прихлебателями, как частоколом, куда он – туда и частокол. Жена его – милая тетушка, снисходительно
