— Как?
— Вы содержали тайный веселый дом.
— Откуда вы это знаете? — вопрос Голубовекого вырвался сам собой.
— Мы все знаем!
Ах, как торжественно это было сказано! Даже пародийно-торжественно! Но Голубовский не понял иронии, его взгляд метался с одного предмета на другой, как у хорька, только что попавшего в клетку. Он все время задавал себе один и тот же вопрос: что они еще знают?
— В те времена, в условиях капиталистического общества, нам, трудящимся…
— Вы были сутенером.
— В те времена…
— В те времена вам слишком мало присудили! Каковы были ваши функции при ограблении инкассаторов?
— Я ничего не должен был делать. Я только должен был потом показать, что нападавший совсем не похож на Хуго.
— Прекрасно! Это вы ловко сделали. Направили следствие по ложному пути. Хотите, я скажу вам, как это случилось? Прежде всего, вам нужно было выбрать прототип, чтобы на допросах ничего не перепутать и чтобы показания звучали с максимальной убедительностью. Незадолго до того вы написали жалобу в часовой мастерской на часовщика Дуршиса, внешность его вы хорошо запомнили… Дальше рассказывайте сами!
— Ну, я еще раз сходил в эту мастерскую, чтобы узнать, как наказали Дуршиса за то, что он испортил мои часы. В это время он говорил кому-то по телефону, что завтра куда-то там не придет, потому что уезжает в горы. Очень жаль, что он не знал об этом раньше, но завтра в пять ему лететь, билет уже в кармане. На следующее утро его на работе не было, мне сказали, что он в отпуске без содержания.
Алвис удивился спокойствию, с каким Конрад слушал Голубовского. Позже он спросил, как это у него получилось, и — Конрад ответил, что был спокоен только по инерции. Эмоции во время допроса или после него — очень мешают, и раньше ему трудно было справляться с ними, но с годами он научился дисциплинировать себя. Со временем это удается всем.
— Настает такое мгновение, когда ты слышишь только — сообщения о фактах, и совершенное преступление теряет реальность, становится похожим на уравнение, которое надо решить с помощью определенных данных, — говорил Конрад. — Блок, который порождает эмоции, у тебя отключен, чтобы ты не наделал каких-нибудь глупостей. Не знаю, хорошо это или плохо, но я время от времени отключаюсь. Отключаться можно и на пять минут, и на несколько дней. И тогда ничто не мешает пережевывать и переваривать только сухие конкретные факты, а правда отстаивается себе потихоньку, как сливки на молоке. Николай Голубовский молол вперемешку полуправду, неправду и ложь. Он не знал, он не видел, он не представлял, он даже не предчувствовал… Но больше он так не будет!
— Итак, подведем итог, — сказал Конрад Голубовскому. — В магазине на улице Вирснавас вы находились с целью ввести в заблуждение следственные органы.
— Не совсем так, но…
— Какая часть добычи вам причиталась?
— Милый полковник, — Голубовский молитвенно сложил руки. — Я не получил ни копейки, да у меня и в мыслях не было получить хоть что-нибудь. Я совершил эту глупость только ради мальчика, ради Хуго. Мы с его покойным отцом были самыми сердечными друзьями!
— Пока что эта ваша, как вы выразились, глупость стоила четырех человеческих жизней… — сказал Конрад, глядя в потолок. Алвис не понимал, почему нужно было давать Голубовскому такую информацию.
У Николая Голубовского начали вздрагивать плечи. Он всхлипывал. По его щекам катились редкие, крупные слезы. Вид его был жалок, Это морщинистое старческое лицо, слезы, чемоданы, это будущее, сулящее только тюрьму… С минуту казалось, что Алвис поддастся жалости, той, что овладевает нами при виде хилой старушонки с мешком, которая копается в отбросах возле больших домов в поисках чего-нибудь такого, что еще может сгодиться в утиль. Неизвестно почему, мы ощущаем, что это неприятное занятие для них необходимо. Да, именно ощущаем, потому что знаем: пропитанием обеспечены все, копание в отбросах — скорее всего лишь порождение алчности, нечто похожее на азарт игрока на скачках.
— Хорошо… — спокойно сказал Конрад, и Алвис почувствовал, что он на что-то решился. — Спасибо, что вы пришли. Вашу судьбу определит суд. Вы должны будете дать показания также следователям, они пришлют вам повестку. До свидания…
Голубовский от растерянности даже выпрямился. Теперь я, кажется, понимаю, куда метит Конрад, подумал Алвис.
— Что? — Голубовский сам был сплошной вопрос и казался чуть ли не агрессивным.
— До свидания! Капитан Грауд проводит вас через проходную. Товарищ капитан, допрошенный может подписать протокол?
— Пожалуйста, — Алвис вынул из машинки и положил на стол перед Конрадом исписанные листки.
— Прочтите, подпишите и можете идти домой, — Конрад подвинул протокол поближе к Голубовскому.
Голубовский взорвался:
— Арестуйте меня! Я требую!
— Я это требование отвергаю, — спокойно отвечал Конрад, — Заключение до суда — крайняя мера, каждый заключенный обходится государству в значительную сумму, и в случае…
— Значит, вы не посадите меня в тюрьму?
— Нет!
— Я буду говорить с прокурором!
— Выйдя отсюда, вы можете прямым путем отправиться к прокурору… Капитан Грауд, узнайте, пожалуйста, когда завтра принимает прокурор…
Алвис понял, что Конрад хочет поговорить с Голубовским с глазу на глаз. Он вышел в свой кабинет. Его мучило любопытство. Очень хотелось знать, как теперь Конрад обрабатывает этого Голубовского. Удастся ли его уломать? Наверно, Голубовский непременно хочет попасть в тюрьму. Если человек чего-нибудь очень хочет, ему приходится платить за исполнение желания. И Голубовский заплатит. Конечно, это странно звучит: платить за то, чтобы тебя посадили в тюрьму. Но Голубовскому надо попасть в тюрьму. Почему? Наверно, опасается за свою жизнь. Он знает, что главный преступник (или преступники) боится сообщников: Римши уже отправлены на тот свет, а они, скорее всего, только кое-что знали; Хуго тоже убит. Зачем же преступнику оставлять в живых четвертого?
Алвис вернулся к Конраду и сказал, что прокурор принимает завтра с двух часов дня.
Конрад дал Голубовскому чистую бумагу и шариковую ручку:
— Пойдите в соседний кабинет и подробно все опишите.
— Слушаюсь.
Голубовский, нагрузившись чемоданами, потащился в переднюю комнату. Алвис показал ему свой стол и закрыл дверь.
— Прокурор нам больше не нужен, — Конрад криво усмехнулся, когда они с Алвисом остались в кабинете вдвоем.
— Все выложил?
— Нет, не из таковских! Оказывается, мы с ним знакомы тридцать пять лет. Во времена доктора Карла Ульманиса сидели в одной тюрьме. Тогда он отдувался за чужие радости, был содержателем тайного дома терпимости. На редкость мерзкий и скользкий тип.
— Он сказал, кого боится?
— Того, кто сидел за рулем инкассаторского такси. К сожалению, Голубовский его не знает. Шофер же, по словам Хуго Лангерманиса, знает Голубовского хорошо. Это не Людвиг Римша, Людвига Римшу Голубовский никогда не видал.
— А у Голубовского много знакомых?
— Сейчас он пытается всех их припомнить. Вплоть до прошлого года господа приходили к нему играть в карты, а потом кто-то проиграл одному шулеру казенные деньги, и дело кончилось дракой. В результате
