судьбы, предоставив озлобленным потерями и нехваткой всего и вся военным кормиться подобно армиям в дремучем Средневековье. Тогда жалованье и довольствие войска добывали себе сами, «бесплатными» были только боеприпасы. Но в нашем случае не было и этого: постоянная нехватка боеприпасов ощущалась ежедневно, за каждый «цинк» с патронами приходилось драться (иногда в прямом смысле этого слова) со снабженцами или охотниками из других частей. Поэтому процветал бартер, когда менялось все на все, что кому удалось добыть. Вспоминаю командира одного из сибирских СОБРов[22] , которому не удалось добиться получения довольствия для своих бойцов. Не долго думая этот богатырь с повадками ландскнехта из армии принца Евгения Савойского[23] просто стал пользоваться старым как мир «правилом трех дней», когда захваченный город отдается на разграбление победителю. Возы всякого барахла он загонял по сходной цене, обеспечил своих людей нормальной экипировкой, наладил снабжение свежими продуктами и водой. Одним словом, дал понять, кто в доме хозяин, большинству местных жителей в зоне ответственности своего отряда. Оцепив село, он на «броне» с десятком людей въехал на главную площадь села и построил всех мужчин у стены дома местного муллы. Дом был добротный, из хорошего кирпича, с высоким крыльцом. Командир сообщил, не сходя с «брони», что поскольку он будет здесь некоторое время, то ожидает от местных только хорошего и доброго к нему отношения. А когда местные бабы подняли вой и попытались приблизиться к русским, чтобы в своей обычной манере начать вырывать оружие, он полоснул у их ног длинной очередью из РПК, который использовал в качестве личного оружия (да и пулемет смотрелся в его руках словно игрушка, настолько у отчаянного командира СОБРа была внушительная комплекция). Мужики у стены тоже дернулись, но в их сторону мгновенно провернулась башня БТР-80, и «селяне» замерли на месте. Кому охота быть порванными в клочья тяжелыми пулями четырнадцатимиллиметрового КПВТ? Вопрос, как говорится, риторический.
После такой демонстрации командир как ни в чем не бывало продолжил свою речь, в которой выразил надежду, что консенсус по знаменитой формуле «мир в обмен на продовольствие» достигнут. И в качестве шага доброй воли предложил «селянам» спеть гимн Советского Союза[24] . Те возмутились, начали угрожать русскому всяческими карами, один молодой парень выхватил спрятанный «Макаров» и выстрелил. Пуля цокнула рядом с бедром командира, назовем его для удобства Валерой, но тот остался невозмутим и даже приветливо улыбнулся толпе озлобленных «чехов». А потом два раза стукнул прикладом пулемета по башне БТРа, спешился и встал рядом с машиной. Гидравлика приглушенно взвыла, и поверх голов стоявших у стены «чехов» прошла очередь из спаренного с КПВТ курсового пулемета ПКТ (этот имеет меньший калибр – обычная «семерка»), выбив кирпичную крошку и стекла в добротном доме местного авторитета. Командир бронемашины верно рассудил, что ломать дом главным калибром не стоит. Местных обуял страх, и они нестройными голосами запели «Союз нерушимый». И все время, пока Валера и его люди гостевали в том районе, у них была свежая вода, парное мясо и никаких проблем в зоне ответственности, почти курорт. Кто-то скажет, что подобные действия больше похожи на разбой и вымогательство – не буду спорить. Сидя в безопасной теплой квартире, рассуждать так вполне логично. Но прав все же тот, кто, несмотря на издевательское отношение тыловых снабженцев и общий раздрай военной машины, выполнил приказ, сберег своих людей и позаботился о том, чтобы им было чем накормить семью по возвращении.
Понять же восточного человека совсем не сложно: он уважает сильного и гнет слабого, боится же только гнева своего бога, да и то временами, как и все мы, тут у людей разного вероисповедания мало различий. Победить восточного человека можно, только если усвоить эту нехитрую истину. Все разговоры о тонкостях Востока и его загадочности, на мой взгляд, не более чем пустопорожняя болтовня далеких от жизни интеллектуалов.
За рассуждениями мне удалось замаскировать люк схрона так же, как и при его обустройстве несколько месяцев назад. Рассовав груз по отделениям РД, я сменил направление и взял чуть восточнее, то есть сделал еще одну дугу, чтобы не возвращаться тем же путем, каким я пришел сюда. Поравнявшись с точкой, откуда были видны отблески костра припозднившихся старателей, я еще раз глянул в монокуляр. Просветленная оптика давала возможность увидеть нечто такое, что объяснило ту тревожность, что была буквально рассеяна в окружающем пространстве. Тройку старателей вычислила пара Следопытов и уже сжимала клещи смертельного флангового охвата поляны с костром в центре.
Не думаю, что эта встреча была случайной, скорее, кровохлёбы пасли людей уже какое-то время. Теперь явственно ощущались мысли охотничьей «двойки»: обоих терзал жуткий голод, и только некий ритуал мешал им броситься на добычу немедленно и выпить троих бедолаг досуха. Мгновения до броска растянулись, как это обычно бывает, становясь похожими на столетия. Все звуки для меня исчезли, сознание заполнили мысли троих усталых и напуганных людей и всепоглощающий голод кровохлёбов, терзающий сознание подобно зубцам вырываемого из раны охотничьего клинка. Мой побратим был абсолютно прав, когда говорил о Следопытах как о безмозглых животных. Ведомые инстинктами и поглощенные предвкушением скорой трапезы, они не замечали моего присутствия, всецело сосредоточившись на последнем рывке к добыче. Другое дело, что мне предстояло быстро решить, как действовать: пройти мимо или помочь людям. Симпатий к обеим сторонам я не испытывал: люди вызывали только раздражение, поскольку из-за своей глупости или жадности они не оставили в походном плане пары часов именно на случай, чтобы избежать вот такой опасной ночевки. Кровохлёбы же были не более чем животными, и их мотивы были прямы и понятны, вызывало недоумение только слепое желание насытиться. Обычно особи с такой мотивацией даже в дикой природе редко доживают до половозрелого возраста. Кинув переводчик огня автомата на стрельбу с отсечкой, я прильнул к прицелу и, аккуратно выбрав люфт спускового крючка, дал очередь в голову отлично видного мне зверя, пока он не перешел в стелс-режим. Целился я точно в правую височную долю, которая была единственной уязвимой зоной у Следопытов. Расстояние до цели было невелико – порядка сорока метров, да и зверь встал очень удобно, его шишковатая голова отлично просматривалась сквозь нижние ветки неплотно стоящих деревьев и редкий кустарник. Все три пули попали в цель, кровохлёб дернулся и, не издав ни звука, осел на землю, привалившись к основанию ствола старой, поросшей мхом пихты. Связь в группе была нарушена, и второй зверь немедленно атаковал старателей у костра. По-другому уравнять шансы у меня бы не вышло: один из двух Следопытов был вне зоны видимости, я только чувствовал его голод, но не видел его самого. А теперь он был невидим, и в неровном свете костра метались только три орущие тушки, потом их стало две, и вот уже осталась одна. Зверь припер самого шустрого к стволу засохшего большого дуба, взял хрипящего человека за горло, оторвал ноги жертвы от земли. Я снова вскинул «коврушу» и, прикинув место, где должны быть височные доли Следопыта, дал очередь в два выстрела. Тот даже не шелохнулся, но хватка ослабла, жертва кровохлёба сползла вниз по стволу дерева и, хрипя, завалилась на левый бок. Тем временем зверь стал местами видимым, судя по всему, мне удалось его зацепить. Шаря светящимися в рассеянном свете костра глазами, кровохлёб нашел место, откуда я стрелял, и ринулся в атаку, быстро набирая скорость. Зверь шел кривым зигзагом, постоянно меняя направления. Последнего из трех «старателей» Следопыт вообще за противника не считал. Разумно полагая, что эта добыча уже никуда не денется, он слепо кинулся на новую цель.
Вспомнив наставления побратима и найдя сознание серого, я сконцентрировался и что есть силы ударил мыслеимпульсом, выплеснув море страха и отчаяния прямо в сознание зверя. Кровохлёб будто бы налетел на невидимую стену и, тонко взвизгнув, волчком закрутился на месте. Паника и страх серого были настолько велики, что он лихорадочно мерцал, то входя, то выходя из состояния невидимости. Я продолжал посылать волны болевых ощущений, которые заставили зверя распластаться на земле и испустить долгий вой боли. Все его существо корчилось, подобно червю на раскаленном камне, а когти уже полосовали собственную морду, сдирая с нее плоть. Поняв, что хищник раздавлен, я послал ему картинку с видом его самого, убегающего в сторону Свалки. Резво вскочив, зверь, низко стелясь над землей, с огромной скоростью исчез в указанном направлении, ломая ветки и маленькие чахлые кусты подлеска.
Сменив магазин и переведя автомат в режим свободной очереди, я не торопясь пошел к костру. Последний из оставшихся в живых человек лежал ничком на земле, поскуливая. Он был относительно цел, по крайней мере, кровью не истекал, да и серьезных переломов я не нащупал. Парня била дрожь, начались судороги, а потом его вырвало. У него на поясе я нашел почти полную флягу, снял ее и, отвинтив крышку, понюхал – водка. Приподняв ему голову, влил полфляги в судорожно хватающий воздух рот. Потом отошел на пять шагов и присел на корточки вне круга огня.
– Ну что, жив?
