элегантных подтяжках и с автоматом в руке, он кинулся к нему.
— Папаша, привет! Партизанить, земляк, будем? А?! Фрицев колошматить!
Оказавшись в объятиях Катышкова, Рихард неловко жестикулировал, издавал какие-то невнятные звуки, улыбался, всячески стараясь выразить партизану свое благорасположение.
— Ого, папаша!.. — продолжал Катышков тоном бывалого воина. — Это «хозяйство» тут придется малость того… сбросить! — И парень по-приятельски слегка хлопнул Рихарда по животу. — Небось, в ресторанчике или в пивном шалмане директором был?
Рихарда Краммера с его приверженностью к строжайшему соблюдению субординации этот жест обескуражил. Он стоял с растерянным видом, то и дело повторяя:
— Корошо! Корошо!
А Катышков, завидев высокого Майера, бросился к нему.
— У-у, мать честная, вот так каланча, будь здоров! Этот прямо с земли рукой будет срывать телеграфные провода!.. — И Катышков потряс руку великана, которому едва достигал до груди. Обычно флегматичный Майер был глубоко тронут сердечностью партизана. Он улыбался, одобрительно кивал головой и взволнованно приговаривал:
— Гут, гут, гу-ут!
— Видали? — обратился Катышков к дружкам. — Без году неделя в партизанах, а уж хвастает, что выучился калякать по-немецки: «гут», «фарштейн», «капут»… Эге, браток, и мы не лыком шиты… В Москве- то где живешь? Может быть, нашенский, с Марьиной Рощи? Во район! — и он энергично вытянул руку с оттопыренным большим пальцем. — А что, нет?
Майер, не поняв ни слова, продолжал улыбаться и одобрительно кивать головой. Ильин же и Серебряков, стараясь отвлечь внимание нежданных гостей, стали угощать их немецкими сигаретами. Все еще не замечая поведения «москвичей», партизаны охотно брали сигареты и удивлялись, что они так быстро раздобыли трофеи. А тут еще партизан в казачьей фуражке заметил висевшие в шалаше немецкие френчи с крестами и погонами. Выполняя приказ Краммера готовиться к отправке на задание, Майер успел уже отутюжить френчи и развесить их на самодельных вешалках-палочках.
— Тю-у, Ванька! — окликнул партизан Катышкова. — Поди погляди, фрицев-то сколько они уже нарубали!
Катышков подбежал к шалашу, заглянул внутрь, но вдруг замер, вобрав голову в плечи, и произнес:
— Полундра! Оружие наготове… Сниматься с якоря… Ясно?
— Чего, чего? — тревожным шепотом спросил чубатый.
— Влипли, говорю… Не видишь, что ли?
Теперь уже сами партизаны, стараясь не выдать возникших подозрений, старались скорее выбраться из «ловушки». Катышков взглянул на часы и деловито сказал:
— Загостились мы, братцы! Опаздываем…
— Верно, верно… Пора отчаливать, — заторопился и партизан с золотистым чубом.
Ильин и Серебряков, всячески стараясь, чтобы партизаны не почувствовали себя нежеланными гостями, наперебой уговаривали их повременить с отъездом, но гости, раскланиваясь и пятясь от людей, которых по какому-то наваждению приняли за москвичей, едва добравшись до своих коней, рванули с места галопом.
Немецкие товарищи не поняли истинной причины столь поспешного отъезда гостей, но Ильин и Серебряков догадывались, и это их беспокоило. Надо было что-то предпринять, чтобы предупредить распространение слухов о необычном составе группы.
В шалаше возобновилась работа. Майер гладил свою шинель с погонами гауптмана. Сменившийся с поста Фриц Вильке чистил оружие, а Фридрих убирал в рюкзак пачки сигарет, которые приготовил для партизан…
— Каковы гости? — спросил Отто, обращаясь ко всем сразу.
— Симпатичные ребята! — добродушно ответил Майер.
— Не зря говорят, что у русских душа нараспашку! — заметил Фридрих.
— Душевный народ! — вставил Фриц, обычно молчавший, когда разговор вели старшие.
— И как это печально, что наши соотечественники принесли им столько горя, — задумчиво произнес Отто.
Наступила пауза. Лица собеседников помрачнели, никто не смотрел в глаза друг другу. И только Майер почему-то продолжал сдержанно улыбаться. Желая отвлечь товарищей от грустных мыслей, он шепотом сказал, предварительно бросив настороженный взгляд на выход:
— А вы видели, какое лицо было у нашего Рихарда, когда партизан хлопнул его по животу? Я думал, друзья, не выдержу, лопну от смеха! Наш шеф так вытаращил глаза, словно на него свалился потолок! — И Майер попытался изобразить Рихарда, но не выдержал, добродушно рассмеялся. Засмеялись и остальные. В этот момент в шалаш своей размеренной походкой вошел Рихард.
Моментально каждый углубился в свое занятие, воцарилась полнейшая тишина, будто разговоров и смеха не было и в помине.
Рихард неторопливо щелкнул зажигалкой, зажег бумажку и стал раскуривать трубку. Выпустив несколько густых клубов дыма и не отрывая глаз от трубки, он наконец нарушил тягостное молчание.
— Что ж вы не смеетесь? Ведь смешно как будто?
Все поняли, что Рихард слышал разговор, но никто не решался проронить хотя бы слово в ответ. Обведя всех холодным взглядом и несколько раз затянувшись так, что трубка заклокотала, Рихард саркастически добавил:
— А-а! Это я, видимо, помешал?! Что ж, извините… Чувствуя себя виновником щекотливой ситуации, Майер отважился:
— Прошу прощения, но… мы просто так. Русские парни — веселые…
— А кто говорит, что они грустные? — прервал его Рихард. — Но имейте в виду, от такого «веселья» всем нам может стать тошно! Расползется слух, что из Москвы прибыли десантники-немцы, да еще в нацистской форме, станет этот слух достоянием наших «братьев» из гестапо, вот тогда будет по-настоящему весело! Это, надеюсь, вы понимаете? Или думаете, сюда нас послали отсиживаться в лесу и получать от партизан шпек и шнапс?!
Десантники уже стояли навытяжку и молча смотрели Рихарду в глаза. Не сказав больше ни слова, он вышел из шалаша, заложив руки в карманы и дымя трубкой.
— Прав, — вздохнув, проговорил Отто.
— Кто отрицает? — отозвался Майер, словно хотел оправдаться.
Рихард прогуливался с Ильиным в стороне от шалаша. У Алексея возник план действий. Он его изложил Рихарду.
— Завтра рано утром надо переменить место, а я и врач вновь отправимся к партизанам. Уладим, товарищ Рихард. Не беспокойтесь…
Солнце заходило, когда на взмыленных конях примчались в отряд Катышков и его друзья. Вспотевшие, с взволнованными лицами, вбежали они в штабную землянку.
— Командир тут? — едва переводя дыхание, спросил Катышков Скоршинина. Глянув свысока на запарившихся партизан, он лениво и сухо ответил:
— Нет его. А что надо?
— Шо, у лагере нету или у штабе? — переспросил белобрысый парень в фуражке.
— Ушел с бойцами на задание, — нехотя добавил Скоршинин и нетерпеливо переспросил: — А что случилось?
Партизаны разочарованно переглянулись.
— Ладно. Нет так нет, — сказал Катышков, подходя к столу, за которым сидел Скоршинин. — Так, значит, кого вы, товарищ начальник штаба, тут утром принимали?
— Как кого? — недоумевал Скоршинин. — Ты про десантников, что ли?
Катышков зло усмехнулся. Сняв ушанку, он вытер изнанкой вспотевшее лицо и шею:
— Жорка! Вася! Слыхали? Начальник штаба говорит «десантников»! Умора!
Катышков, как, впрочем, и многие в отряде, недолюбливал начальника штаба. Не нравилось ему, что
