не обычные крытые машины с торчащими антеннами. Обозленные неудачными попытками накрыть нелегальную рацию, гестаповцы догадались, что подпольщики при появлении знакомой им по внешнему виду радиопеленгаторной машины немедленно каким-то способом оповещают своего радиста, и он замолкает. Надо было найти способ обмануть наблюдателей, и гестаповцы нашли его. Они срочно оснастили пеленгационным оборудованием несколько машин специального назначения — почтовых, аварийных, продуктовых холодильников и т. п.
И вот теперь, когда шла передача радиограммы, появление автохолодильника, а затем почтовой машины, ехавших навстречу друг другу, естественно, не привлекло внимания Ганса Хеслера. И только тогда, когда обе они почти одновременно остановились по обе стороны дома, а в переулке появилась аварийная машина с ревущей сиреной, Ганс почуял неладное. Он тотчас же повел машину к условленному месту.
Фридрих заметил это. По его сигналу Майер прекратил передачу. Но было поздно. Эсэсовцы й гестаповцы уже выскочили из машин и устремились в парадное.
Рихард сжег депешу и вместе с Фридрихом, захватившим рацию, бросился к запасному выходу.
— Бегите! Не задерживайтесь… Я догоню, — сказал им Майер. Он остался, чтобы уничтожить все улики: растер в пепел сожженную депешу, вставил в розетку запыленный штепсель настольной лампы, вытряхнул себе в карман окурки из пепельницы и, сматывая на ходу антенну, направился уже к запасному выходу, ведущему во двор, как вдруг внизу послышались выстрелы. Майер выбежал на балкон и увидел, что несколько гестаповцев преследуют Рихарда и Фридриха. Не раздумывая, Альфред выхватил из кармана пистолет и стал стрелять по преследователям. Один из них упал на мостовую, остальные кинулись врассыпную.
Тем временем Рихард и Фридрих успели пересечь двор и проникнуть в соседний.
Но Майеру путь отступления был отрезан: запасной выход блокирован, а в парадную дверь уже ломились враги. Удар, еще удар, и дверь сорвалась с петель. Альфред едва успел скрыться за портьерой, отделявшей прихожую от комнаты, из которой несколько минут назад он вел передачу.
Не сразу враги решились переступить порог. Это дало возможность Майеру перезарядить пистолет- автомат. Он встретил щедрым огнем в упор ринувшихся было в дверной проем эсэсовцев. Передние свалились как скошенные, задние попятились, беспорядочно отстреливаясь. В этот момент Майер почувствовал обжигающий удар в левое плечо…
Недолго длилась эта неравная борьба. Обойма пистолета опустела. Эсэсовцы догадались и решили взять его живьем.
— Гауптман, сдавайся!
— Руки вверх! — кричали они, подступая к Майеру.
Быстрым движением Майер вогнал последний, оставленный еще в Москве, патрон, с ненавистью взглянул на врагов. Так хотелось жить, чтобы видеть этих бандитов поверженными!
Переступая через трупы, эсэсовцы шли на Майер а, а он стоял неподвижно, как скала. Кровь текла по его лицу и груди. Оставались последние секунды, и Майер использовал их, чтобы еще и еще бить ненавистных нацистов. Он схватил с пианино бронзовый бюст Гитлера и запустил им в офицера: тот пошатнулся и рухнул на пол. Окруженный врагами, Майер направил ствол пистолета в сердце и нажал курок…
Пока Майер самоотверженно боролся, Рихард и Фридрих пробирались через проходной двор и уже надеялись благополучно уйти. Но здесь их настигли преследователи.
Рихард едва переводил дыхание. Он остановился, выхватил пистолет, но Фридрих потянул его в сторону. Рихард огрызнулся:
— Беги, говорю! Уноси рацию! Слышишь?
Но на этот раз Фридрих не повиновался. Он несколько раз выстрелил и заставил преследователей укрыться за выступом стены. Подталкивая Рихарда, он повелительно прикрикнул, впервые обращаясь к нему на «ты»:
— Беги! Именем партии, беги! Я прикрою…
Рихард скрылся за каким-то флигелем, а Фридрих продолжал методично стрелять, как только преследователи осмеливались высунуться из-за укрытия. Когда же он последовал за Рихардом, на него обрушился град пуль. Фридрих остановился, широко расставив ноги. Мелькнула мысль: «Конец!.. Последний патрон…» Силы покинули его, он упал, хотел достать гранату, но потерял сознание.
В квартире гестаповцы учинили полный разгром: они перевернули все вверх дном, сняли радиаторы, распороли матрацы и диваны, сорвали с пола паркет, но, разумеется, ничего не обнаружили. В разгромленную квартиру прибыл штандартенфюрер СС Вихтенберг в сопровождении оравы эсэсовцев. Он опознал Майера, узнал и найденный здесь китель, в котором видел Рихарда в лесу. Вихтенберг был вне себя:
— Ушел главный! — вопил он на вытянувшегося перед ним эсэсовца. — Понимаете, слюнтяи! Главный ушел, ушел с рацией, шифрами, явками…
В квартиру, запыхавшись, вбежал эсэсовский офицер и, отдуваясь, доложил, что взят еще один.
— Живьем?
— Так точно, господин штандартенфюрер. Увезли…
— Какой он из себя, — нетерпеливо прервал Вихтенберг. — Пожилой, толстый, со шрамом на лбу?
— Прошу прощения, господин штандартенфюрер. Я заметил только, что он в форме оберштурмфюрера. Ранен в плечо, горло и, кажется, ноги перебиты… Но будет жить, господин штандартенфюрер! Хотел подорвать себя и рацию, но не успел…
— Рацию захватили?! — воскликнул Вихтенберг.
— Так точно, господин штандартенфюрер.
— Болван! Что же вы сразу не сказали? Понимаете, рация Москвы в наших руках!
Эсэсовский офицер смахнул повисшую на конце носа каплю пота и щелкнул каблуками. Вихтенберг стремглав выбежал из комнаты…
Солдаты выносили трупы. Один из них поднял с пола голову Гитлера, отколовшуюся от бюста, заглянул внутрь ее и, убедившись, что она совершенно пуста, равнодушно отбросил в сторону.
Вихтенберг не скрывал злорадства, когда к нему в кабинет на носилках принесли раненого Фридриха.
— А! Старый знакомый! — воскликнул он. — Теперь я сам вижу, что у тебя действительно имеются «пробоины»… Не так ли, красавчик?
Фридрих молчал, до боли сжав зубы.
Ехидная улыбка не сходила с лица эсэсовца. Глубокие морщины по обеим сторонам рта еще резче подчеркнули садистское выражение его физиономии.
— Кстати, — с наигранной наивностью заговорил он вновь, — у тебя, помнится, был один глаз? Или я что-то путаю?
Ответа не последовало. Фридрих молчал, будто перед ним было пустое пространство.
— О, конечно, я понимаю, — с издевкой продолжал эсэсовец. — Москва всемогуща! Она в силах лишить глаза и… восстановить его… Ну, а мы не кудесники. Восстановить не сможем. Удалить — это в наших силах. Будет больно, но что поделаешь? Надо же как-то вывести соотечественника из состояния оцепенения! Надеюсь, ты меня понимаешь? Говори, где скрывается главарь, тот брюхастый «подполковник»?
Фридрих не произнес ни слова. Он молчал на первом допросе, молчал и на последующих, когда в присутствии Вихтенберга его истязали гестаповские палачи. Только однажды он с презрением бросил им в лицо:
— Я не намерен разговаривать с фашистской мразью!
Фридрих Гобрицхоффер умер от тяжелых ран и истязаний, не назвав гестаповцам даже своего имени…
…Шли дни, недели, месяцы. Прошел 1942 год. Наступил 1943-й. Миновал и он. Вступила в свои права весна 1944 года. Прилетели скворцы. А в отдаленном предместье Берлина порывом предгрозового вихря оторвало крыло железному орлу со свастикой в когтях, висевшему над входом в ратушу поселка…
Именно здесь, в живописном предместье столицы, Вихтенберг в придачу к чину бригаденфюрера
