вынести такой муки я закрыла глаза, увидев, как его лицо медленно приближается. Я ощутила холодное дыхание на своем подбородке и тоже подалась вперед.
Миг, и пропустив удар сердца, я внезапно ощутила колючий холодный поцелуй на своем запястье. Как никогда с трудом открыв веки, я взглянула на него. Не тени сомнений или сожаления. Знал ли он что творит со мной? Как в моей душе все перевернулось от ожидания почувствовать его губы на своих, и вдруг это мимолетное прикосновение к запястью, как насмешка.
Все что я могла сейчас, так это лишь смотреть на него. Я даже не могла пошевелиться, чтобы забрать свою руку из его холодных ледяных ладоней. Как отличалось это прикосновение от того, когда меня так же держал Дрю.
В моей голове проносились странные дикие мысли, но я понимала, что мы не можем вот так вот стоять. Я не имела никакого права получать незаконное удовольствие от его присутствия. Он ясно дал понять, что не хочет меня даже поцеловать. Я была ему не нужна, но сил пошевелиться не было.
— Как погода в Чикаго? — неужели этот сиплый неуверенный голос мой?
— Туман, — не отводя глаз, отозвался он, и его голос заставил меня вспомнить о гордости. Еще никогда в жизни я не желала его близости так остро, как сейчас. Поэтому я не могла позволить себе оставаться здесь.
— Кажется, я не голодна, — мне пришлось подавить в себе дрожь, когда я вытянула свою руку из его не сопротивляющихся пальцев. Я громко и сильно хлопнула дверцей, и именно это придало мне сил уйти из кухни. Я даже боялась обернуться и увидеть равнодушие на его лице.
Все что случилось, оказалось болезненным и отрезвляющим лекарством. Теперь я полностью была уверена в том, как он относиться ко мне. Я понимала, что возможно интересую его, как что-то новое и интересное, но не настолько, чтобы нравиться ему.
Пока что я справлялась с тем, чтобы контролировать себя в его присутствии. Но после сегодняшнего вечера, я боялась смогу ли теперь вести себя, как и прежде.
Плакать я не могла. Жалеть себя казалось в этой ситуации нелепо. Проскользнув, мимо гостиной, я даже не заметила, что они так поспешно прячут, и никак не отреагировал на вопрос Самюель, иду ли я спать.
Попав в свою комнату, я смогла лишь включить диск с самыми тяжелыми песнями, которые были у меня. Я выключила свет, оставив ночную лампу, и не раздеваясь, завалилась на пол. Раскинув руки, я смотрела в потолок и беззвучно пела. Это всегда позволяло мне расслабиться.
Внизу хлопнула дверь, и я не сомневалась в том, кто ушел. Внизу по-прежнему раздавались азартные голоса родителей и Грема. И мне стало легче, когда я поняла, что Калеб оставил мой дом. Мне стало даже легче дышать. Он как комар настырно вторгался во все части моей жизни, и даже дома, я теперь не могла скрыться от него.
Я так и проснулась среди ночи на полу. Все тело болело, как напоминание о его сегодняшнем визите. Нехотя переодевшись, я добралась до кровати и слишком вымученная, чтобы о чем-либо думать заснула.
Через несколько дней я усилием воли постаралась забыть вечер приезда Калеба. Но иногда мне казалось, что место на руке, куда он поцеловал меня, — горит. Радовало то, что избегать его мне не было нужды. Он приходил вместе с Гремом каждый вечер, но по стечению обстоятельств, я была слишком занята и всегда возвращалась домой, когда оставался только Грем.
Только однажды, когда домой меня привезла мать Бет, я услышала, как на улицу кто-то вышел, хлопнула входная дверь и, увидев слишком знакомую фигуру Калеба, я машинально спряталась среди деревьев. Калеб, конечно же, заметил меня, я поняла это по его поведению, но ничего не сказав, он уехал. Я лишь спустя несколько минут, смогла выйти из своего убежища.
Поздоровавшись с Гремом и отцом, я поспешила на кухню, где меня ждало ризотто и Самюель с очевидным желанием поговорить. О чем, не трудно было догадаться. Я становилась сама не своя, когда разговор заходил о Калебе. И все гадала, кто первый из родителей поднимет эту тему. Зная, как Терцо не любит лезть в мои дела, я ожидала чего-нибудь подобного от Самюель.
И она мои ожидания не обманула.
Я жадно поедала горячее ризотто, второе мое самое любимее блюдо после макарон, и подозревала, что чересчур усердно накинулась на него. Последствия могут быть плачевные, и если закончиться просто болью в желудке, я буду очень рада.
Самюель с улыбкой наблюдала за мной. Не понимала я того удовольствия, что получали они, наблюдая за мной, когда я ем. Неужели они скучали по чему-то такому простому как еда? Я снова повторяла одну и ту же ошибку, на которую мне уже указывал Калеб — слишком превратно представляю себе, что такое быть вампиром.
— Ты случайно не встретила Калеба, когда приехала? — вопрос прозвучал невинно, но меня ей не провести. Насколько хорошо меня знала Самюель, так же хорошо ее знала я. И пусть я не очень представляла себе как это быть вампиром, понять чувства Самюель для меня не составляло труда.
— Прошу не надо, — отчаянно желая избежать этого разговора, простонала я. — Не думаю, что нужно поднимать эту тему, особенно когда тут Грем, — тихо добавила я, надеясь, что он не услышит, как я называю его имени.
— Думаю и ему и твоему отцу сейчас не до нас, твой отец поставил или сделал там какой-то финт, и он ломает голову, как бы выиграть эту партию. Сомневаюсь, что он вообще заметил, что ушел Калеб, и появилась ты, — по глазам я поняла, что Самюель настроена серьезно. Видимо я в последнее время действительно странная, раз она решилась поговорить, к тому же так настойчиво. Неужели я настолько их напугала?
Мне же казалось, я не вела себя как-то иначе, чем всегда. Хотя, если учесть, мои проблемы с учителем физики, две ссоры с девушками из команды поддержки (они назвали меня Глобусом! И предложили стать талисманом команды) и конечно постоянное плохое утреннее настроение. Я могла бы объяснить все это беременностью, будто вместо тошноты с утра не хочу ни с кем разговаривать. Но вряд ли Самюель оценит шутку. Она выглядела слишком серьезной.
— И так, — начала она, удерживая мой взгляд, подобно тому, как это делал Калеб, — что происходит между вами с Калебом?
— Точнее будет спросить, что происходит между мной и моей тягой к Калебу, — тихо поправила ее я. Ризотто показалось мне отвратительным и холодным. Неужели у меня хватило смелости признаться в своих чувствах к Калебу еще кому-то?
— То есть ты считаешь, Калеб ничего к тебе не чувствует?
Я посмотрела на нее раздражительно.
— Если ты хочешь знать, что происходит, тогда не спрашивай меня и ничего не говори. Я расскажу тебе.
Она в ожидании застыла и замолчала, соглашаясь на мои условия.
— Я не знаю, что на самом деле происходит. Возможно это ваше очарование, или я действительно не равнодушна к нему, но мне плохо, и очевидно в ближайшее время ничего не измениться. Если я так и не смогу преодолеть эти чувства к нему, я рожу ребенка и уеду учиться в Лутон, а может и куда дальше. Точнее говоря, подальше от него. Дольше я не выдержу.
— И давно ты решила? — голос мамы звучал глухо. Я знала, что причиняю ей боль.
— Давно, — не стала уточнять я.
— А если он чувствует к тебе тоже самое?
— Мам, прошу, ну посмотри на меня, — я встала из-за стола и раскинула руки, — как Он может чувствовать хоть что-то ко Мне?
Я видела, что Самюель с трудом старается понять меня. Для нее я прекрасна, потому что ее дочь, потому что человек. Как кто-то может не полюбить меня? Но в мире людей, я совершенно обычная пятнадцатилетняя беременная девушка, не отличающаяся для других ничем. Для нее я та, ради которой она каждый день борется с болью и жаждой, просто потому что любит.
— Ты недооцениваешь себя… — начала было Самюель, но я перебила ее.
— Не смей так говорить, тебе не понять меня! — еще чуть-чуть и я готова была закричать. — Как легко тебе говорить. Но ты не можешь понять. Ведь ты это ты, и ты прекрасна!
