показать друзьям в субботу другую себя, уже не ту какой была, но уже не ту какой они узнали меня здесь.
— Пойду попрошу у твоей мамы какие-нибудь пакеты. Как же я донесу все до машины Теренса? — качая головой Бет, выбежала из комнаты, оставив после себя пустоту.
Бет была так жизнерадостна, цельна, полна до краев идеями и мечтами. Неудивительно, что мои родители были от нее без ума. Мама не могла нарадоваться нашей дружбе. Я и сама не могла поверить в то, что все это происходит со мной. Беременность, друзья, новая жизнь.
И хотя казалось, что я постепенно выхожу из депрессии, снедавшей меня, все-таки оставалась вещь, не дающая мне покоя.
Калеб Гровер.
Я и так слишком часто думала о нем, особенно теперь, когда он приходил каждый день. Грем развлекал родителей, Калеб же приходил ко мне и почти весь вечер молчал. Он мог ходить по комнате и разглядывать мои вещи, при этом ничего не говоря. Его глаза часто задерживались на мне, и я надеялась что вот-вот, он хоть что-нибудь скажет. Но Калеб молчал, молчала и я. Иногда у меня вырывались саркастические фразы, типа:
— Только не ройся в моем белье! — но что поделать — таков характер.
Его же такое поведение очень веселило. А я чуть не грызла себе ногти, думая, чем бы ему допечь. Чтобы такое сказать, чтобы он перестал веселиться.
Особенно меня злили его замечания по поводу не разложенных вещей и коробок. Я и сама видела, что комната выглядит полупустой и дикой, совершенно не обжитой. Ну, уж простите, у меня был не тот настрой, по приезду в эту глушь.
Нередко он брал какую-нибудь книгу, из тех немногих, что выжили перед переездом и устраивался читать. Мне это не нравилось, потому что там были отмечены места, которые я любила. Ожидания того, что он будет насмехаться над этим, просто убивали меня. Да только вот он совершенно не смеялся. Калеб все чаще задерживал свои серебристо-серые глаза на мне, заставляя забывать о дыхании, да и вообще обо всем. Смотря на него, я никогда не могла понять, что он думает в данный момент.
Что же ему от меня надо? — путалась я в своих мыслях, — неужели он оставил очередную пассию и ему нечем заняться? Или же все-таки права была Бет: его притягивает ко мне, потому что я недоступна.
Вот и сегодня, проводив воодушевленную Бет, я уселась в кресло у окна, куда в последнее время садился Калеб, и решила составить список того, что нужно будет купить в Лутоне. Помня прежнюю поездку, я знала, что смогу найти все, что может мне понадобиться.
Комната наполнилась звуками моих любимых песен, а я раздраженно прислушивалась, не слышно ли на подъездной дороге звука машины.
Легкий стук в дверь, который я едва смогла расслышать, и в комнату проскользнул отец, и, как Бет, совершенно бесцеремонно завалился на кровать.
— Самюель сказала, ты хочешь в пятницу поехать в город за покупками. А на выходные, на площадку для кемпинга «У Терри»? — как бы, между прочим, заговорил он.
Я посмотрела в его глаза, которые так любила, и чуть не заплакала, там было так много беспокойства. Как же много страданий я принесла им за последнее время. Истерики, крики, равнодушие, молчание, грубость, угрозы аборта. И это еще маленькая часть того, что я натворила. Наверное, нормальные родители такого бы не пережили. Но не мои. Они всегда готовы ко всему, поддержать меня и защищать.
— Я себя прекрасно чувствую, а в пятницу буду как огурчик, — заверила я его, с трудом сглотнув ком слез в горле. Как хорошо когда тебя настолько сильно любят и доверяют.
— Ну, хорошо, — качнул головой он, испытующе смотря на меня. Я видела Терцо готов сдаться. — Все же лучше чтобы за руль села Бет.
— Пап, это у меня права липовые, а у Бет их нет вообще. Ей в начале декабря исполняется шестнадцать, а мне только через пять дней после нее, — напомнила я ему о своем шестнадцатилетии. Как жаль, мне точно не позволят пить на день рождении глинтвейн, мой любимый напиток, к тому времени я буду на девятом месяце.
— Да уж точно, — проворчал он, видимо вспоминая, как сам заказывал поддельные права. Просто иногда было важно, чтобы я сама могла сесть за руль.
Я улыбнулась, смотря на его порванную футболку, совершено не вяжущуюся с его прекрасным аристократичным лицом. Сейчас ему должно было бы стукнуть лет эдак сто пятьдесят, но на вид, не дашь больше тридцати. Хотя, когда его обратили, ему было столько же, сколько и Грему, немногим больше сорока. Итальянский дворянин, он так сильно отличался поведением от Грема, что казалось, сошел с киноленты. Как же я была горда, когда мне говорили о красоте моих родителей. И как же, наверное, удивлялись люди, что у такой пары родилась такая как я.
— Я надеюсь, ты помнишь обо всех правилах на левосторонней дороге, и о том, как себя нужно вести в незнакомом городе? — он снова заговорил, как профессор.
— Пап, я буду не одна, нечего переживать, — успокоила я его.
— Мне было бы спокойней, если бы с вами поехал Калеб.
Теперь пришло время нахмуриться мне.
— Это женское дело ходить за покупками, и я сомневаюсь, что он захочет.
Отец посмотрела на меня внимательным взглядом, совершенно как Самюель, и заставил почувствовать себя неловко.
— Ты же не спрашивала, может он захочет.
— Тогда скажу по-другому: я не хочу, чтобы Калеб Гровер ехал с нами.
Терцо тяжело вздохнул.
— Когда-то дамы были сговорчивее.
— Это было в позапрошлом веке! — подразнила я его.
Еще один тяжелый вздох, из которого я в очередной раз поняла, что он переживает. Его глаза неодобрительно потемнели.
Отец ушел, плотно закрыв за собою дверь, видимо подумав, что я хочу побыть наедине. Я же в душе оценивала себя, вспоминая обо всех тех красавицах, что окружали и окружают Калеба.
Если так подумать, роста я была нормального — 165. С красивой кожей, которая легко загорала, а зимой не выглядела сухой и вялой. В наборе моих обязательных достоинств были темно-синие глаза, и для кого-то, например Бет, с интересным цветом волос, хотя да, синие волосы, здесь были редкостью. Ну а что еще? Фигура как у всех. Я любила спорт, особенно лыжи, волейбол, плавание, но занималась ими не настолько серьезно, чтобы рассчитывать на пресс, как у Лин. Зато вроде бы выглядела пропорционально. Теперь только вот грудь смотрелась чересчур броско. Но что сделать — издержки беременности. Я оглядела себя в зеркало, и поморщилась, с боку я выглядела как верблюд: за горбом поменьше следовал огромный горбище — живот.
Теперь я уже и не помнила, что говорили мне парни, с которыми я встречалась в Чикаго, но кажется, они упоминали все перечисленное мною выше. Странно, но никто так и не сказал мне, что я умная, талантливая или начитанная. Но все это тоже было частью меня. Никого из них не интересовало, какую музыку слушаю, или что рисую в своих альбомах. Почему раньше я этого не заметила?
Звука подъезжающей машины все не было. Поэтому я вылезла на подоконник, надеясь увидеть машину раньше, чем услышать. Я как раз устраивалась как можно удобнее, выпятив свою пятую точку по направлению в комнату, когда услышала сдержанный смешок.
«Убейте меня!» — мелькнуло в моей голове, и медленно обернувшись, я чуть не застонала. Калеб как всегда прекрасный, стоял в дверях моей комнаты, очевидно злорадствуя от представшей картины.
Я вздрогнула от этой щемящей картины. Как могла я раньше жить, не познав его красоты? И какой уродиной чувствовала себя, видя его — такого поджарого, с лицом модели или кинозвезды. Мне так хотелось прикоснуться к этому гладкому, бледному лицу, с вздернутой бровью и мягкими губами. Мраморно белое лицо действовало на меня магнетически.
— Тебе помочь? — вежливо поинтересовался Калеб, наблюдая за тем как я, краснея, пытаюсь вернуться на кресло.
