— Да вот, решили сбегать на дискотеку, покурить травы, может наркотиков где-нибудь раздобудем, в этаком злачном местечке позади дома сестер Стоутон, а лучше всего запьем все это виски. Может, составите нам компанию? — я начинала волноваться, а когда я волнуюсь, то начинаю шутить, смеяться и нести чушь.
— Очень смешно юная леди. Могла бы просто сказать, что идете гулять, — Терцо снисходительно погладил меня в голове, и я пропустила мимо ушей самодовольные нотки в его голосе. Он, конечно же, как и Самюель решил, что у нас с Калебом свидание. Или, что более вероятно, именно Самюель и навела его на эту мысль. — Только надеюсь, не нужно тебе напоминать, что в твоем положении…
— Сна нужно больше. Да, да, я помню, — не дала я договорить ему. Когда он разговаривал со мной, как со своими студентами, я начинала беситься.
— Хорошо, — смирился он с тем, что я не хочу выслушивать его наставления. Он и так прекрасно знал, что я достаточно разумна, и меня необязательно поучать постоянно. Возможно, для него я слишком быстро выросла.
Грем наблюдал за нами с восхищением. Я знала, что его дочь Анна, уже умерла, а внуков, он не мог видеть. Может потому что боялся, повторить ошибку жены? Или потому что слишком много времени прошло? Тяжело возвращаться к прошлой жизни. Потому я и не понимала его отчаянных попыток найти Патрицию. Несомненно, она уже не та его жена, каковой он помнил ее. Почему бы ему не начать жизнь, где будет место только для воспоминаний о ней? Может у него что-нибудь получилось с Евой?
Я последовала за молчаливым Калебом с опаской. Мне не понятна была сцена на лестнице и этот его галантный жест, подать мне руку. Я даже не заметила, когда он отпустил мою кисть и спрятал руки в карманах стеганой куртки.
Воздух на улице был холодным, и я первым делом поспешила к машине, но Калеб остановил меня резким движением руки.
— Ты куда? — усмехнулся он. Его глаза, ничего не выражали, но я чувствовала, что он веселиться, видя мое недоумение.
— А куда мы с тобой собрались, — фыркнула я, вырывая руку.
По его лицу я поняла, что ему не понравилось то, как я резко повела себя, и он как обычно спрятал руки. Мне стало одновременно обидно за себя и жалко его. Он выглядел таким…несчастным что ли. Хотелось подойти и обнять его, и больше не отпускать. Ирония судьбы — смертная девушка, хочет утешить вампира. Как жертва, жалеющая охотника. Да, кажется, у меня полностью пропало чувство самосохранения. Я читала о подобном, и называлось оно Стокгольмский синдром, когда пленники, жалели своих похитителей. В данном случае, Калеб похитил мое сердце, все остальное ему было не нужно. Однако неприятно осознавать, что ты не нужна человеку, которого любишь. Наша непонятная дружба, была мне как насмешка.
— Я имею ввиду, что твою машину, как и мою, запомнят все, если что-то пойдет не так.
— И что ты предлагаешь? — не понимала я. Не идти же нам по такому холоду несколько миль до школы пешком. С моей ношей это было бы затруднительно.
— Вообще-то свою скромную персону, — он развел руками, будто бы предлагая себя на осмотр. Я преувеличено долго и внимательно провела глазами, начиная с головы и заканчивая кроссовками.
— Ну, попа у тебя, конечно, ничего, да и личико тоже смазливое, а вот как это поможет… — я ехидно улыбалась, смотря на него, как в другую секунду он уже держал меня на руках и мчался через парк.
Я не могла ничего говорить, только додумалась закрыть глаза, спрятать лицо на его шее и старалась дышать глубже. Такая пробежка не способствовала спокойному пребыванию содержимого моего желудка. Мне наше движение сквозь деревья, напомнило карусель, одну-единственную на которую я решилась сесть, так как очень боялась высоты. Это были простые качели на цепочках, которые раскручиваясь, кружили по кругу, и девочка спереди попросила, чтобы нас закрутили вместе. Я не отказалась, не ожидая, какой ужас ждет меня впереди. Нас поднимало и крутило сильнее других, так как вместе мы были тяжелее, чем остальные. Когда пришло время отпустить ее кресло, мне казалось, сейчас нас оторвет от карусели, и мы улетим далеко-далеко. Я испугалась просто до безумия. Когда карусель остановилась, я мертвой хваткой держалась за цепочки своей качели. Как меня сняли, я не помнила, у меня стояли перед глазами только недовольные лица тех, кто хочет кататься дальше.
Вот и сейчас мне казалось, что если я отпущу Калеба, меня оторвет от него и закинет на несколько десятков метров, по инерции.
Три мили до школы он пробежал быстро, и я чувствовала себя почти хорошо (не смотря на жуткий холод), когда Калеб поставил меня на землю, но еще не отпустил. Прошла минута, прежде чем я поняла, что стою в его объятьях. Мое сердце болезненно сжалось, перед глазами все потемнело. Мне пришлось напомнить себе, что нужно дышать. Как всегда моя гордость не оставляла места для чувств.
— Я пошутила, попа мне не настолько нравиться, чтобы ты мог меня тискать.
— Рад, что у тебя хорошее чувство юмора, — проворчал он и отпустил меня, забирая с собой прохладу своего тела и привычный дивный запах.
Мы стояли возле школьных ворот, и я с ужасом подумала, что придется перелезать через них. Оказывается, в моем плане были бреши.
Но Калеб галантно протянул мне свои руки, выжидающе смотря на меня. Даже в темноте я уловила, как его губы изогнулись в ухмылке.
— Постараюсь тебя не очень тискать, когда буду перепрыгивать, — поддел меня он.
— Рада, что у тебя хорошее чувство юмора, — передразнила я его. И за мной осталось последнее слово.
Но улыбка так и не сошла с его лица, когда он вместе со мной, легко перемахнул забор в четыре метра высотой. И зачем скажите такой забор в школе?
Мы пошли по темному двору, и я постаралась держать между нами дистанцию. Когда совершенно ничего не было видно, легкое прикосновение к локтю направляло меня, в обход каких-то незаметных в темноте препятствий. Я могла лишь позавидовать его зрению и слуху. Несомненно, будь здесь еще какие- нибудь люди, он услышал бы их по дыханию или биению сердца. А я бы никого не увидела, стой он в метре от меня.
В административном корпусе не было сторожа, что значительно облегчало нашу задачу. Попробовав открыть несколько окон, мы, спустя некоторое время, нашли одно, поддавшееся с первого же раза.
— Вот так и обкрадывают лаборатории в школе, — глухо пробормотал Калеб.
— У нас обокрали лабораторию? — эту новость я слышала впервые. — А кто?
— Не я, сегодня я впервые ночью в школе, и раньше таким не промышлял, — сказал он и раздался звук, который я почти могла принять за смех в темноте коридора. Внезапно из темноты появились его руки, и он помог влезть и мне тоже. Чему я была несказанно рада. Стоять одной на улице, в темноте, пусть даже зная, что там, буквально в метре от меня, Калеб, не было пределом моих мечтаний.
— И что же украли? — не унималась я. Мне казалось нелепым, что кто-то захочет обокрасть лабораторию. Ну что там брать? Все опасные вещества хранятся где-нибудь в сейфе, и к ним не так уж просто добраться. Скорее всего, кто-то просто хотел пошутить. Я всегда подозревала, что у многих здесь плохое чувство юмора.
Мы и дальше продолжали идти в кромешной темноте, и, если на улице я могла видеть хоть неясные очерки деревьев и предметов, то пока что к этой темноте мои глаза не привыкли, я почти каждые полметра на что-то натыкалась.
С тяжелым вздохом Калеб достал маленький фонарик. От его рассеянного мягкого света стало немногим лучше. Фигура Калеба маячившего впереди, выглядела жутко и пугающе. В дергающемся свете фонарика, каждый раз, когда он внезапно начинал двигаться быстрее, мне становилось ужасно страшно. Словно я попала в один из любимых кровавых фильмов Дрю.
На мой вопрос Калеб так и не ответил. Ну и пусть, все равно я тихо радовалась тому, какое у него сегодня настроение. Я могла ожидать, что он не будет со мной разговаривать, станет хамить или же насмехаться. Но он почти все время шутил, мне было легко и просто с ним. Особенно в темноте, когда я не видела его глаз, я могла соображать, и думать о чем-либо еще, как кроме его губ.
Я на миг опустила свой фонарик, поправить рукава, а когда подняла, он уже стоял возле меня. Дернувшись в сторону, я чуть не свалилась через оставленные кем-то ведро и швабру, но Калеб ловко
